Анна Бодрова - Ванильная пинта

– Мне тоже так казалось. Но ты… пил меня, – я зажмурилась.

– Да. И ты сама мне это позволила.

Пришлось открыть глаза.

– Я?..

– Ты, – кивнул Себастьян и, повалившись на спину рядом со мной, хмурясь, погрузился в воспоминания. – Я помню, как ты впервые переступила порог моей квартиры, прижимая к груди папку с этюдами группы.

– Ты специально ее забыл… – заметила я, переводя дыхание.

– Ну, разумеется. Хотя даже тогда мне стоило огромных усилий уговорить тебя войти. Только ради того, чтобы взглянуть на студию… Ты шла медленно, настороженно озираясь по сторонам. Влечение к прекрасному, к великому миру искусства спорило в душе со страхом. Ты боялась испачкаться, боялась, что это стремление приведет тебя в логово циничного мужчины, который без сомнения опорочит твое честное имя и выжжет в душе все прекрасное, навсегда перечеркнет в тебе любовь к искусству. А я… издали любовался тобой и сам в душе боялся того же.

– Что я опорочу твое честное имя?.. – сквозь слезы хмыкнула я.

– Твоей хрупкости. В тот момент напугать тебя и разочаровать было очень легко. Один неверный шаг, жест…

Прикрыв глаза, я вслед за ним окунулась в прошлое. Залитая светом мансарда. Это не солнце, как мне казалось во сне. Просто яркие софиты отражались от белых стен. Воздушные ткани, мягкие кресла, картины… Я вспомнила ощущение полета, то первое знакомство с его красками, облаками, с атмосферой его живописи. Именно в этот миг я окончательно и бесповоротно влюбилась в Себастьяна. Но он прав. Я безумно боялась, что учитель вот–вот вспомнит о своих коварных планах и… растопчет в прах это яркое невесомое чувство. Прошла минута, другая. Но Себастьян ничего не предпринимал. Он даже ушел подальше, присел на широкий подоконник, чтобы не мешать мне изучать его волшебный внутренний мир.

– Потом ты предложил мне кофе, – выдохнула я, не размыкая век.

– А ты долго на него косилась, подозревая, что я хочу тебя отравить.

– Не отравить. Усыпить, – смущенно улыбнулась я.

– Ни того, ни другого, как оказалось…

– И ты завел разговор о Тасси.

– На самом деле, завела его ты, еще на занятии. Я лишь продолжил. Мне хотелось понять твое к нему отношение. Оказалось… он: «Старый козел и извращенец», совративший свою несчастную ученицу Артемизию. Удивительно твердая позиция меня почти оскорбила. В тот вечер я решил, во что бы то ни стало, доказать тебе, что между ними была чистая и искренняя любовь.

Я вспомнила, что ушла от него в ту ночь совершенно беспрепятственно. Более того! Себастьян проводил меня до дома. После я бывала у него едва ли не каждый вечер. Я уже тогда понимала, что наша дружба для него – нечто большее, чем однодневный роман с ученицей. Он всегда внимательно слушал меня, давал дельные советы, искренне переживал вместе со мной, когда я потеряла отца… Тогда я не появлялась в школе целую неделю. Не выходила на улицу, и в том числе пропустила два его урока. Себастьян позвонил… и я поняла, что он единственный, кого мне хочется видеть сейчас. Я приехала к нему, днем. В его мансарде было темно, хоть глаз выколи… Он ничего не говорил. Просто сидел и обнимал меня. Я плакала в его руках. Часа два.

– И ты доказал мне это… – глотая слезы, сказала я.

– Я был слишком самоуверен, – с сожалением вздохнул он, – когда решил открыть тебе свою сущность.

– Рано или поздно, я все равно узнала бы…

– Все, кто прикасался к этому, мгновенно и безвозвратно все забывали. С тобой я не мог так поступить. Если бесконечно стирать воспоминания, человек лишится рассудка. Поэтому я решил рискнуть…

– Рискнуть? – удивилась я. – А по–моему, все открылось случайно.

– Это по–твоему… – хитро усмехнулся вампир.

* * *

Перед глазами, как живая, встала картинка. Тот самый день, когда я плакала у него на плече. Утопая в пуховом диване, мы сплелись в клубок. Приглушенный свет ночника. Над головой легкий полог невесомой ванильной драпировки. В студии запах корицы. От Себастьяна тоже пахло чем–то сладким, но с чуть горьковатым привкусом. Возможно цитрус. Так же и в душе у меня… терпкое и вязкое горе разбавлялось капелькой сладкой неги и спокойствия в его руках. В эти минуты я впервые ясно осознала, что моя борьба просто нелепа, потому что это борьба с самой собой, против собственной воли, против счастья… И Себастьян вовсе не бездушное чудовище, каким я пыталась его увидеть. Я отвлеклась от плеча и потянулась к нему, робко ткнулась носом в гладкую щеку. Себастьян безусловно ждал этого, но не спешил праздновать победу. Бережно обхватил мое лицо и прильнул к губам с нечеловеческой нежностью, медленно, замирая, еле дыша… Меня переполняли эмоции. Задыхаясь, я отвлекалась от него, открывала глаза, чтобы убедиться, что не сплю, и вновь погружалась в это таинство. В очередной раз Себастьян не удержался, усмехнулся, не зло, скорее в умилении. Я улыбнулась в ответ, потянулась к губам… и замерла. В поцелуе я ощущала мешающие клыки, но отмахнулась от навязчивой глупости, неуместной и пошлой фантазии. Теперь же мне удалось их увидеть, и догадка уже не казалась такой уж нелепой. Наоборот! В голове наконец начали складываться в цепочку разрозненные факты. Занавешенные окна, вечные отговорки Себастьяна, каждый раз, когда я пыталась вытащить его куда–нибудь днем, его дьявольское обаяние, но самое главное – мудрость веков, его начитанность и осведомленность, усталость от жизни, которой я никак не могла найти объяснения. Себастьян не выглядел до такой степени старым, каковой являлась его душа. Я решилась поднять глаза. Он глядел на меня все так же нежно, но с какой–то едва уловимой тоской.

– Не смотри так, Солнце… – прошептал он, – я никогда тебя не обижу.

Я глядела в его темно–терракотовые глаза и думала, что схожу с ума, но усмирила свой малодушный испуг. Я хотела ему верить. Я верила…

* * *

Алые цифры на стене показывали девять утра. Я разлепила веки и, глядя в потолок, глубоко вздохнула.

– Значит, ты жалеешь о том, что мне открылся?

– Да, – не раздумывая, отозвался Себастьян.

– Считаешь, я была слишком мала и недостаточно искренно приняла твою сущность?

– Наоборот. Ты слишком глубоко ее приняла. Именно поэтому позволила мне совершить роковую ошибку… В точности, как вчера.

Мое сознание действительно пронзило яркое deja vu. Эмоциональный снежный ком из боли, страха и отчаяния. Противоречивые чувства, рвущие мою душу надвое. Я любила его, я хотела быть с ним, но безумно боялась и почти ненавидела… после того, как позволила ему испить себя. В ту ночь я едва не тронулась.

– Тогда все было иначе, – не согласилась я. – Ты пил меня сам.