Тиа Атрейдес - Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность

Согласно продуманной стратегии, следующую встречу она запланировала перед балом-маскарадом, ещё через три дня. Самым приличным в этот день будет прием у графа Свангера, и наверняка ирсидский посол посетит его, а вместе с ним и лорд Рустагир. Что ж, почему бы не оказать графу честь и не порадовать своим присутствием, тем более что надо бы намекнуть ценному союзнику на возможность для его старшей дочери все же стать в ближайшем будущем королевой.

Глава 8

Глядя, как её Высочество выпроваживает гостей, Хилл не мог оторвать от неё взгляда. Она светилась. Вся, от макушки и до пальчиков босых ног. Белым, розовым, голубым и сиреневым, струйками и всполохами, бликами и волнами. Шу казалась сказочным, воздушным существом, состоящим из сияния и улыбки, и запаха леса после дождя, и шелеста ветра в траве… воплощением рассветных грез. И все это чудо, все это счастье принадлежало ему.

Он чувствовал себя будто маленький ребенок, на руку которому нечаянно села яркая, дивная бабочка. Щекочет любопытными усиками, цепляется крошечными лапками и вздрагивает переливчатыми хрупкими крылышками, не зная, то ли позволить ещё немного собой полюбоваться, то ли взлететь. И нет никакой возможности удержать её, не сломав нечаянно тончайшие расписные опахала, опушенные воздушной пыльцой. Только замереть, и надеяться, не смея вздохнуть. И трепетать от сознания чуда, заглянувшего в тебе в глаза.

Задорно притопывая маленькими ножками, сияющее чудо встряхнуло беспорядочной копной волос и с разбегу запрыгнуло к нему на колени. Осторожно, словно она и впрямь могла надломиться от любого неловкого прикосновения, Хилл обнял её и зарылся лицом в растрепанный черный водопад.

— Твои волосы как вода, — шептал он, закрыв глаза. — Ты вся дождь и ветер… и туман… Шу…

Она прижималась к нему, такая горячая и родная, что у него перехватывало дыхание. И ещё — она смеялась. Тихонько, почти неслышно. И она была счастлива. Сейчас, с ним, в его объятиях.

— Тигренок, — она потерлась нежной щечкой и его плечо и вцепилась в него со всех сил, словно в единственную опору во всем мире.

— Шу, моя Шу, — для него сейчас не имело значения ничего, кроме горячего, тоненького тела в его руках и сладкой дрожи её дыхания, ласкающей обнаженную кожу. И её ладошек, блуждающих по плечам, стягивающих с него рубашку. И её губ, вкусом напоминающих летнюю росу.

— Любимый мой, — от этих слов, выдохнутых прямо в его губы, сердце зашлось и замерло.

И впервые он поверил. Безо всяких опасений и оговорок, без сомнений и условий. Просто поверил. Что она — действительно его. И это счастье не на короткий нечаянный миг, а навсегда. Потому что этот миг и есть всегда. Вечность. Что бы ни случилось, он есть. Сейчас. И в любой момент, даже если больше ни разу в жизни он не увидит её, не коснется, не сможет сказать ей: «Люблю». Потому что они — вместе. Одно целое.

Он смотрел в мерцающие сиреневые очи, и чувствовал, что сейчас, сию секунду, два сердца бьются в одном ритме, две души слились в одну, и мысли их — одни на двоих. Даже не мысли, не слова. Одно чувство, одна вера, одна вселенная — здесь и сейчас. Всегда и везде.

И, будто в подтверждение его мыслей, пронизанный солнечными лучами воздух вокруг зазвенел и засветился, обвивая их потоками свежей, пьянящей радости, волнами счастья и силы…

— Что это? — только и смог прошептать он, чувствуя, как они вместе растворяются и взлетают в этом странном свете, смеющемся и кружащем, покалывающем и щекотном, теплом и благоухающем весенними цветами.

— Не знаю, — её растерянные глаза полыхали переливами всех оттенков синего и лилового, вспыхивали золотыми и белыми искорками. Она схватила его за руки, чтобы не потеряться в круговерти сумасшедшего мира, и летела вместе с ним в живой, зовущий солнечный свет, и смеялась, и рассыпалась парящими перышками и прозрачными брызгами. И он вместе с ней.

Хоровод искр и бликов отступил, окружая их словно сверкающим журчащим коконом. Под ногами снова обнаружилась твердая поверхность, только ничуть не напоминающая обычный пол, а скорее похожая на разноцветный лед. Словно живые, свивались голубые, золотые и лиловые спирали и волны, выхлестывались вверх, щекоча ласковыми касаниями. Любопытное существо ощупывало и изучало их обоих, обволакивая то теплом, то прохладой, то запахом трав, то струйками воды.

Он узнал это место. Тот самый магический круг, что так звал его познакомиться поближе, похоже, решил не ждать. Хилл сквозь марево рассмотрел лицо возлюбленной — она казалась одновременно и далекой, и близкой, и призрачной феей, и живой девушкой из плоти и крови. И выглядела удивленной и счастливой. Даже не выглядела — он чувствовал все её желания, ощущения, мысли. Шу нравилось то, что происходит, и она пыталась понять, как так получилось, что источник сам притянул их. Разгадка обнаружилась просто. Из глубины странной субстанции, когда-то бывшей камнем, поднялась смутно знакомая тень. Маленькая шкатулка с выщербленной крышкой. Та самая, что три с половиной года назад попалась ему в руки в чужом доме.

Они оба поняли и поделились друг с другом этим знанием — он показал Шу, как прятал эту шкатулку в другую, не задумываясь, зачем это делает. Она показала ему, как металась и искала сердцевину для будущего источника, и как была счастлива, увидав его нечаянный подарок. И теперь магический круг узнавал Хилла, готов был принять их обоих, как единое целое.

Взяв его за руку, Шу поранила свое и его запястье вынутым из воздуха прозрачным тонким ножом, смешивая капельки их крови. Разноцветные потоки стихий впитали красную жидкость, пока он повторял за Шу странно звучащие слова на незнакомом напевном языке — ей не пришлось просить, Хилл понял и так. И понял, что значат эти звуки. Давно позабытый обряд единой судьбы, оставшийся с тех пор, когда на месте Риль Суардиса не было ничего, кроме Леса Фей. Древний ритуал, соединяющий возлюбленных — одной судьбой, одним сердцем, одной магией на двоих. Принцесса назвала его супругом, даже больше, чем супругом. И Хилл чувствовал, что так — правильно.

И, словно в подтверждение того, что жертва принята, вокруг них затанцевали крошечные прозрачные существа. Феи. Те самые, которым когда-то, очень давно, принадлежал и этот лес, и этот мир. Прекрасные, бессмертные существа, сами по себе — магия и волшебство. Воздух наполнился чарующими звуками, не похожими ни на что, ранее им слышанное. Песнь фей. Таинственная, призрачная, хрупкая и ускользающая мелодия, обещающая вечное счастье и бесконечную боль, вечный поиск и бесконечный покой.

Отброшенный гневной рукой фолиант полетел в угол, присоединившись к куче неудачливых собратьев. Вслед за ним отправился и пергаментный свиток, наполовину исписанный каллиграфическим почерком.