Сергей Алексеев - Волчья хватка. Книга 3

Бывший скорым на слово да посулы, ражный вдруг замолчал надолго, и Сергию показалось, будто над их головами и впрямь запорхал нетопырь. Иногда по вечерам они залетали в растворённые окна и крылами свечи тушили.

— Кто он такой, сей Челубей? — наконец–то спросил отрок. — Не слыхивал…

— В Орде богатырь есть с таким именем, — озабоченно признался игумен. — Мои лазутчики донесли, недавно из монастыря китайского возвратился, из Шао—Линя. Не готов ты ещё с богатырём силой помериться. Он двенадцать лет в учении был и овладел великими таинствами ремесла воинского. Теперь хвастает, непобедимый…

Едва ощутимый ветерок над головами унялся.

— Да хоть сейчас готов! — заявил гоноша. — Вот если бы ещё летать выучиться! Оторваться бы от земли хоть на единый миг… Но и так сего Челубея одолею, не сомневайся, отче. Мне бы только ещё Книгу Нечитаную открыть да прочесть, где смерть меня ждёт.

И уже в который раз устрашился от его слов игумен.

— Ты что же, ведаешь и о Книге Нечитаной?

— Ничего я не ведаю! Да и читать–то не научен. Матушка сказывала…

— А она откуда знает?

— Сего я и не спрашивал. Но коль такая книга есть, давай её. Прочту о судьбе своей, да и выйду на поединок!

Он опять заговорил так весело и беззаботно, словно, по гоношистому шальному возрасту своему, не ценил блага земной жизни. А Сергий вдруг почуял: пропадёт сей отрок. Сгинет, так и не достигнув мужалых лет! Итак стало жаль его, что горло стиснуло и слёзы навернулись. Не было у игумена своих детей, никогда не изведал и не вкусил он радости родительской. Тут словно безутешное горе отцовское на него сваливалось.

—Надобно со старцем посоветоваться, — вымолвил он наконец, желая оттянуть роковой час. — Ослаб тебе имя дал, знать, и судьба твоя в его воле.

—Добро! — легко согласился ражный. — Пойдём и спросим. Чую, ждёт меня старец. Только, чур, как скажет, тому и быть должно!

Оставив придел, они вышли с подворья монастырского, и тут Сергий узрел в окошке кельи свет—и впрямь ждал отшельник! А была тайная надежда, Ослаба не окажется в тот час или он видеть никого не пожелает. И не позволит совсем юному отроку выходить на поединок с Челубеем, не пожелает давать книгу откровений и отпускать Пересвета искать себе невесту среди Белых Див…

Старец поджидал в келье, но игумен вначале один к нему вошёл.

—Вернулся ражный отрок, наречённый тобой Пересветом, — тревожно проговорил с порога. — В поединщики желает, супротив Челубея выйти. Эко возомнило себе! И мало того, просит Книгу Нечитаную!

У ослабленного старца откуда и резвость взялась–вскочил, ровно и посошков своих никогда не знал.

—Ну–ка позови отрока! Ражный протиснулся в келью, поклонился Ослабу.

—Здрав будь, старче. Это тебе матушка моя поклон земной шлёт.

—Что ещё послала? — сдержанно спросил старец.

—А ещё меня прислала с наказом. Велела идти в монастырь, в Засадном полку служить. Сказала, повинуйся тому, кто дал тебе имя Пересвет и красного коня необъезженного. Но прежде пусть ещё даст Книгу Нечитаную.

—Готов ли ты прочесть, что тебя ждёт? Узнать день и час смерти своей?

— Любопытно мне, старче! От нетерпения горю!

Отшельник вынул из сундука заветную книгу, положил перед свечой на столе и поманил отрока.

— Подойди сюда, гоноша.

— Сей отрок и читать–то не приучен! — против своей воли встрял игумен.

— Сам сказал, грамоты не знает…

Старец книгу раскрыл.

— То, что ему на роду написано, прочтёт…

Ражный склонился над книгой и замер. Только глаза медленно двигались по строкам. А Сергий припал к уху Ослаба и зашептал:

— Великий князь велел в Москву отослать, как явится. Сказал, быть ему путным боярином при нём…

— Бояр и так довольно, — отозвался отшельник. — Его потомки ещё наслужатся князьям… Мне нужен Пересвет.

Отрок с недоумением от заветной книги отпрянул, что–то посчитал, загибая пальцы, плечами пожал.

— Старче, что же столь мало сроку отпущено? Чуть больше года!.. Может, неверно прочёл? Или напутал?

— Прочти ещё раз.

Ражный опять склонился, читал и так и эдак, вновь месяцы на пальцах посчитал.

— Всё верно, под листопад грядущего года мне и смерть придёт. Обидно, старче! Я ничего и не поспею! Хотел наказ матушки исполнить, за Русь постоять… Потом в Дикополье съездить, сыскать себе Белую Диву… Тут писано, на всё мне тринадцать месяцев! И невесту добыть, дитя родить, чтоб род не пресёкся… А я ещё не погулял, не выказал удали!

— Поспешай, Пересвет! — вдохновил Ослаб и закрыв книгу, спрятал в сундучок. — Дабы поспеть к началу битвы.

— Да уж недосуг мне тут с вами беседы вести! — подхватился ражный и бросился в двери. — Эх, крылья бы мне!…

И выпорхнул из кельи.

— А ежели не вернётся? — с тоской спросил Сергий. — Кто выйдет на поединок? Зря отпускаешь, старче! Сей ражный отрок истинный исполин, невзирая что молод!

В тот час за стенами кельи копыта простучали и как–то враз смолкли, словно всадник взлетел вкупе с лошадью.

Отшельник послушал и осел, словно вспомнив о слабости своей.

— Покуда не исполин ещё, — вымолвил с отческим вздохом. — Вот сыщет свою поленицу, совьёт полы, тогда исполнится. А ныне в нём всего лишь половина…

Глава 8

Молчун прямил пути свои, пробираясь из Вещерских лесов в родные края, и потому выскочил из–за реки и с маху чуть в воду не полетел с яра, ибо увидел пожар. И словно ослеплённый им, замер на мгновение, после чего вновь выскочил на берег и тёмным изваянием застыл в сумраке вечера. Полыхал дом вожака, гостиница и кочегарка, огонь перекидывался дальше, уже занимались вольеры, забор и длинная летняя беседка, где охотники пировали, обмывая трофеи. Выли собаки на берегу, треск пламени оглашал сумеречное зябнущее пространство, багровые отблески уже ложились на синеющий свежевыпавший снег, а жар, устремлённый прямо вверх, прожигал небо.

Волк вскинул морду и попробовал голос. Запалённое бегом дыхание срывалось, и начинала саднить рана на брюхе, некогда оставленная собственными клыками. Он прервал песню, заскулил, и вдруг из едва уловимого за расстоянием запаха дыма, гари и талого снега пробился отчётливый голос продления рода–ни с чем не сравнимый, манящий и неуместно будоражащий аромат сучьей течки. Пометавшись вдоль берега и отфыркивая великий соблазн, он решительно скользнул вниз по заснеженной песочной осыпи. На стрежевом месте за берег был неширокий и подмытый, а далее текла густая, подсвеченная пламенем вода, напоминающая горячую лаву. Здесь, у её зеркала, пахло только стынущей рекой напополам с прелью дерева и горьковатым живым ивняком, поэтому зрелище пожара затмило все иные чувства. Молчун отполз назад, разогнался и прыгнул с ледяного козырька. Раскалённая поверхность реки оказалась обманчивостудёной, однако он давно уже вылинял, обрёл плотный под пушеки досередины плыл, не испытывая холода. А далее начало до боли знобить лапы и особенно горячие подушечки пальцев, которые скоро омертвели и утратили чувствительность. И всё же он на одном дыхании одолел реку и принялся ломать тонкий заберег, ища опоры и совершенно не ощущая боли. И когда с трудом выпрыгнул на толстый лёд и отряхнул густую воду, то на снегу остались кровавые брызги.