Дампир - Хенди Барб
— Для меня ты прекрасен, — совершенно искренне проговорила Тиша.
— Тогда уйди из этого замка. Я связан с тобой, и, если ты уйдешь отсюда, я смогу последовать за тобой.
Тиша оторопела:
— Эдван, я не могу уйти отсюда. Я связана со своим хозяином.
— Поэтому ты сама так переменилась? Потому ты так стараешься украсить для него этот замок и прихорашиваешься сама?
Тиша решила было, что он говорит о Корише, но потом она заметила, что Эдван скосил глаза в ту сторону, куда совсем недавно ушел Рашед. Она никак не могла подобрать слов, чтобы объяснить ему то, что произошло за эти годы. Да того и гляди, кто-нибудь войдет и застанет ее беседующей с призраком. Поэтому она лишь ласково сказала:
— Мы с тобой будем свободны, мой Эдван. Я уже все обдумала.
Миновал еще один год. Порой Тиша ощущала присутствие Эдвана, даже когда была не одна. Кажется, кроме нее, никто больше не видел призрака. Она прилежно училась и ни разу не упустила случая сделать что-либо приятное для Рашеда. Она купила щипцы для завивки и теперь всякий раз завивала волосы, прежде чем уложить их в прическу. Наряды ее стали менее ярки и более элегантны. Иногда, когда Рашед, постучавшись, заходил к ней в комнату, он обнаруживал, что Тиша прихорашивается или примеряет новое платье. После его ухода являлся Эдван, даже не пытавшийся скрыть раздражение, и тогда Тиша старательно красовалась перед ним, уверяя, что только ради него и старается и что скоро они покинут замок. И гнала прочь мысль, что на самом деле ей важно только одно: нравятся ли ее платья Рашеду.
Все это время она почти не виделась со своим хозяином. Он не трогал ее и редко искал ее общества, разве что когда нужно было принимать гостей. Он перестал даже бахвалиться ее покорностью и просто принимал эту покорность как должное — так же, как и покорность Рашеда. И вот однажды вечером Кориш пригласил шестерых лордов из Южной Стравины на ужин с жаренным на вертеле фазаном и выдержанным вином.
И Кориш, и Тиша давно научились очень ловко притворяться, что едят. Мертвецы вполне могли есть человеческую пищу, просто от нее для них не было никакого прока, да и вкус они чувствовали только сырых продуктов, особенно фруктов. Жареное мясо было для них тошнотворно теплым, вино в лучшем случае сносным, хотя иногда и приятным.
Когда Кориш хотел обратить внимание одного аристократа на изысканный гобелен, который по заказу Тиши привезли из Белашкии, она вежливо вмешалась и задала гостю некий вопрос. Говорила она на древнем и малораспространенном стравинском наречии, которым пользовались только праздные аристократы, гордившиеся чистотой своей крови. Тише вовсе не трудно было получить нужные знания, проникнув в мысли собеседника, и к концу первой фразы ее произношение было уже совершенным.
Аристократ восторженно заулыбался и, отставив кубок, охотно ответил ей. Все, кто сидел за столом, вступили в беседу на почти забытом языке — все, кроме Кориша. Некоторое время он был в недоумении, потом занервничал, не понимая ни слова, — и тут Тиша перехватила его взгляд.
Она вложила в свой взгляд все презрение, которое накопилось в ней за эти годы, — и оно обрушилось на Кориша, точно океанский вал.
Наконец он понял, что происходит, и его недоумение сменилось едва скрываемой яростью. Впервые Тиша испытала сладкий вкус свершившейся мести. Близилось исполнение ее планов.
Незадолго до рассвета, когда все гости уже благополучно разошлись по спальням, Кориш спустился в главную залу, где у огня сидела Тиша. В последнее время он стал подражать в одежде Рашеду, и сейчас на нем были превосходного покроя панталоны и темно-оранжевая рубашка; кольчугу он давно уже не носил.
— Не забывайся, моя госпожа, — ядовито проговорил он. — За ужином я был крайне огорчен.
— В самом деле? — Тиша выразительно вскинула искусно выщипанные брови, хорошо понимая, как выглядит в черном платье с низким вырезом, с каштановыми косами, уложенными короной вокруг головы. — Это потому, что ты низкого рождения и не мог принять участие в нашей беседе. Ты ведь даже не древний. — Все это она говорила ровным и даже почтительным тоном. — Знаю, Рашед верит в твою древность, но его славное сердце легко обмануть. Кем ты был при жизни, мой господин? Наемником? Охранником в караване? Как тебе удалось сбежать от своего хозяина?
Ее стрелы попали в цель, и Кориш отпрянул.
— Не смей так говорить со мной! — хрипло приказал он.
— Да, хозяин.
Тиша не могла не подчиниться приказу, зато могла теперь открыто презирать его.
Не сразу Кориш осознал, как преобразилась его прежняя рабыня, но, когда осознал, самодовольства у него поубавилось. Все чаще он, впадая в ярость, вел себя как неотесанный дикарь. Тиша, ставшая во многих отношениях истинной аристократкой, всякий раз, когда они вместе оказывались в обществе, выставляла его грубым невежей. Кориш из кожи вон лез, но не мог ничего изменить — сказались годы, когда она усердно занималась самообразованием, а он по-солдатски забавлялся своей ролью лорда. Он приходил в бешенство, требовал покорности, и Тиша покорялась тем охотнее, чем яснее видела, как его это уязвляет. Если б она вдруг изменилась и снова начала вести себя как прежняя Тиша, служанка из трактира, что сказали бы на это его высокородные приятели? Только благодаря Тише он сохранял свое нынешнее место в обществе.
Кориш переменил тактику. Сначала пошли в ход комплименты, которые он при гостях нашептывал ей на ушко, и все видели, как в ответ на его рвение в глазах Тиши вспыхивают отвращение и умело сыгранный страх. Потом пришла очередь подарков. Таких, например, как жемчужное ожерелье в форме лепестков, которое Кориш вручил ей на балу, устроенном соседним лордом. Когда он надел ожерелье ей на шею, она откровенно содрогнулась, и взгляд ее стал затравленным, как у лани, бегущей от охотника. В конце концов, всего лишь один раз Кориш с глазу на глаз попытался выразить, какие чрезвычайно теплые чувства он испытывает к Тише… и в ответ получил лишь холодный, бесстрастный взгляд.
Кориш стал подолгу пропадать на ночной охоте, возвращаясь порой уже перед самым рассветом.
Если Тишу в ее нынешнем существовании что-то и огорчало, это было связано с Эдваном, который следил за ней, оставаясь незримым. Однако же эту тайну Тиша надежно скрывала, особенно с тех пор как всерьез начала игру с Рашедом.
К этому времени уже ни для кого в замке не было секретом, что он обожает Тишу, обожает издалека, как рыцарь — прекрасную даму. На это сдержанное обожание Тиша отвечала по-своему. Она вышивала для Рашеда нарядную одежду, не жалела для него ласковых слов, улаживала для него множество обыденных дел, как, например, обустройство прачечной. Все его нужды она старалась удовлетворять в первую очередь. Дальше — больше. Она порой подходила к Рашеду, когда он трудился над счетами, и, беседуя, как бы невзначай клала узкую ладошку ему на плечо. Как всегда, при этом она гнала прочь мысль о том, как восхитительно прикасаться к его твердым мускулам, и напоминала себе, что Рашед лишь ее орудие. После одной такой сцены, когда Тиша ушла в свою комнату, ей явился Эдван — вне себя от отчаяния.
— Зачем ты это делаешь?
— Что я делаю?
— Соблазняешь этого пустынного жителя?
— Он нам нужен, Эдван. — Тиша говорила ровно и холодно, без тени печали или гнева. — Разве я смогу воткнуть кол в сердце Кориша? А ты? Сможешь ты снять с входной двери засов?
Ее муж застонал и, ярко вспыхнув, исчез. Тиша искренне сожалела, что ему так больно, но поделать ничего не могла. Без Рашеда им не обойтись.
На следующий день Кориш встал и покинул замок сразу после заката. Тиша сидела внизу у очага и вышивала. Когда вошел Рашед, она улыбнулась ему. Он кивнул и собрался было уйти, но остановился.
— Что ты делаешь? — спросил он.
— Вышиваю скатерть.
Рашед покачал головой и, шагнув ближе, остановился перед Тишей. Оба они прекрасно знали, что он имел в виду.
— Я знаю, что ты презираешь Кориша, однако же у него есть достоинства, о которых тебе неизвестно. В бою он неподражаем — именно в этом его сила.
