Звенья одной цепи - Иванова Вероника Евгеньевна
— Впрочем, не буду утверждать, что его звали именно так. Мне было не до запоминания имён.
Дожан подумал, глядя на жучиную спинку, и кивнул. Видимо, поддельным мог быть кто угодно, только не Смотритель.
— Вы впервые в наших краях?
— Да. Прибыл вчера ближе к вечеру. А утром меня застало это заявление и…
— Из огня да в полымя? Понимаю, — хмыкнул он. — Вы могли не принимать его, но раз уж приняли, да ещё так быстро разобрались, что к чему, скажу спасибо ещё раз. — Потом сереброзвенник повернулся к хозяину дома: — Я сделаю запись о решении в архивной книге. Вы позволите моему помощнику снять копию?
— Разумеется, эрте, разумеется! Вы можете расположиться прямо здесь, к тому же обед ещё не остыл, — расплылся в коварной улыбке Гуэр Певено.
От доброй трапезы не откажется никто, будучи в здравом уме, вот и Дожан, не дожидаясь более внятного приглашения, направился к столу.
— Я присоединюсь к вам, но чуть позже, — пообещал старик. — Только закончу необходимые дела.
— Доброго дня, эрте. До будущих встреч.
Сереброзвенник кивнул, не отрывая взгляда от тяжёлого подноса в цепких руках приближающейся к столу служанки, я также заменил поклон неопределённым кивком, на том и расстались.
Телега была уже запряжена, слуга ждал только повеления господина. Наконец дождался и, с показным старанием запоминая, залез на козлы, хлестнул поводьями влажный от всё ещё сыплющейся с неба мороси лошадиный круп, а минутой спустя стало понятно, что трясти будет столь же немилосердно, как и в коляске, зато можно растянуться во весь рост, а там, дай Бож, ещё и задремать удастся.
— Эта колымага выдержит ещё одну задницу? — спросил охотник, выступивший на дорогу из тени замковых ворот.
— Да уж садитесь, всё равно пока порожние едем, — разрешил возница, хотя и с явной опаской посмотрел, как Иттан со-Логарен одним ленивым прыжком заскакивает на телегу.
— Не помешаю вашим глубоким думам?
Ещё и язвит. Ни о чём я не думаю. Ну, по крайней мере, глубоко.
За оградой поместья стену мороси разорвало плотным ветром, и я снова любопытствующе поднял взгляд к щиту, висящему над воротами. На гербе рода Певено высился неприступный утёс посреди равнины, окаймлённый девизом: «Один перед миром». Какие правильные слова… Они и на меня сели бы как влитые.
Кто же ты такой, длинноносый непоседливый Киф Лефер? Теперь, когда никто и ничто не заставляет меня принимать решения, я вспомнил язык, на котором говорили твои пальцы, скользящие по посоху, как по струнам. Теперь мне стало понятно, почему строчки букв, выведенные пером в твоей руке, всё время норовили сорваться в шкодливый танец. Ты не писарь, Киф, а вот с оружием управляться умеешь. И ты вполне мог справиться с теми верзилами, ведь верно? Но даже не подумал предупредить меня о своих талантах и возможностях, не подал ни единого знака, вместо того заставляя судорожно искать спасение из разверзшейся под ногами ловушки.
Впрочем, я сам виноват. Сглупил. Беспечно перенёс собственный опыт на незнакомого человека и решил: у меня тоже есть сопроводитель. Хорошо, что жизнь открыла мне глаза раньше, нежели подставленной удару оказалась беззащитная спина. Открыла, чтобы я вдруг обнаружил помощника совсем в другой армии.
— Я ещё не успел вас поблагодарить.
Охотник, равнодушно следящий за кромкой леса, ползущей за телегой где-то в миле от дороги, махнул рукой:
— Да не за что.
— Вы очень помогли мне.
— Я обычно всегда делаю то, что не составляет для меня труда.
Значит, схватка у подножия лестницы тоже была безделицей? Пусть так. С другой стороны, даже лучше, если он не считает свои действия бесценными. Счетов выставлять не будет.
— Почему вы оставались в поместье всё это время?
Он улыбнулся, всё ещё не отрывая взгляд от леса:
— Поняли, да?
— Трудно было не понять.
— Хотите услышать честный ответ?
— Не откажусь.
— Я хотел посмотреть на вас поближе.
Разве я девица на выданье, чтобы меня разглядывать?
— Почему?
— Вы слишком молоды для своего чина. Прошлый Смотритель Блаженного Дола был старше лет на двадцать, когда здесь появился, а то и поболе. Только без обид, хорошо? Я знаю, что прожитые года ещё не обещают, что их обладатель успел набраться ума. Но всё же они дают кое-что дороже заученных знаний.
Да. Опыт. У меня его очень немного, увы: служба сопроводителя не баловала разнообразием заданий и поручений. Я всего лишь смотрел, смотрел, смотрел, ожидая непременного приказа, на который давно был заготовлен нужный ответ.
— Намекаете, что я совершил ошибку?
Иттан снова скривил губы, но по-прежнему беззлобно:
— Те девицы. Вы ведь могли отправить их в суд, а там кто знает… Приговор мог получиться и мягким.
Что ж, возможно. Над беременной уж точно бы смилостивились.
— Мне показалось…
Вот теперь он повернул голову, и в карих глазах я увидел укор.
— Вам было непросто, могу представить. Первый раз решать чужую судьбу всегда трудно. Это забирает почти все силы, что имеются. Вы устали и ухватились за возможность скинуть груз.
Он не спрашивал, а если бы и спросил, я всё равно не нарушил бы молчание. Устал? Наверное. Голова уж точно гудела от непривычной работы.
— Я не должен был давать женщин на откуп старику?
Иттан даже не попытался делать вид, что задумался:
— Вообще-то вы могли делать всё что заблагорассудится. К примеру, могли согласиться меня повесить. — Его голос прозвучал так беспечно, будто охотник не возражал сломать шею в верёвочной петле.
— А вы бы согласились?
Он рассмеялся:
— Думаю, что нет. Хотя…
Это многозначительное «хотя» мне не понравилось. Наверное, потому, что после того крохотного представления я подспудно ожидал теперь от охотника за демонами любого действия, выходящего за границы моих представлений о мире. Он остался, рискуя жизнью, только чтобы посмотреть на творимые мной глупости? Не поверю ни за что. Разве только… Никакого риска для него не было. Даже в случае повешения.
— Меня не умиляют женщины в тягости.
— Это я заметил, — подтвердил Иттан. — А знаете почему?
— И почему же?
— Потому, что они носят не ваших детей. Вот будете ожидать собственного наследника, всё изменится. Увидите!
И детей я не люблю. Чужих. Ещё одно вычитание из суммы достоинств. А осталось ли от неё хоть что-то?
— Да я бы тоже тех девиц не пощадил, не думайте.
А такое признание к чему ещё?
— Зачем вы говорите об этом?
— Затем, что сколько людей, столько и будет ответов на один и тот же вопрос. Только вы всегда особняком стоять будете. Вот как тот утёс на щите.
А он наблюдательный. Заметил мой интерес к гербу Певено.
— Не знаю, как в столицах, а в наших краях слово Смотрителя всегда последнее. Что скажете, то и услышится. — Карие глаза подмигнули, и охотник, ещё мгновение назад расслабленно развалившийся в телеге, уже шёл рядом с ней. — Здесь наши дороги расходятся, так что позвольте откланяться.
Дороги? Я вижу только одну, по которой, переваливаясь с колеса на колесо, едет телега.
— Будет случай, ещё свидимся. А насчёт благодарности…
Всё-таки не смог упустить шанс? Ну ничего, зато так он стал живее и понятнее для меня. Пусть и не особенно хочется платить по счетам.
Иттан со-Логарен надвинул капюшон, пряча разноцветные волосы от порывов любопытного ветра, и шагнул к обочине, бросив напоследок:
— Прибережём её на тот час, когда постучусь в вашу дверь и скажу: нужна помощь.
Звено четвёртое
Где-то…
Мой наставник, давно уже присматривающий за небесными разгильдяями в свите Божа или ублажающий слух Боженки мудрыми беседами, всегда настаивал на том, что промедление в делах приводит к ускорению бега жизни. Проще говоря, каждую остановку мыслей или тела сравнивал с маленькой смертью. А смерть и жизнь, как известно, испокон веков враждуют между собой, так что, когда человек медлит, он прибавляет силу одной из убеждённых противниц. И уж конечно не самой достойной. Правда, с другой стороны, тот же наставник временами вскользь замечал, что торопливость сродни глупости…
