Дочь княжеская. Книга 2. Часть 2 (СИ) - Чернышева Наталья Сергеевна
Хрийз поджала губы. Может, стоило бы потребовать снять щит и выйти, чтобы
Нагурны увидели. Но любопытство перевесило. Лилар не зря спрятала, значит, братья говорили о ней, о Хрийз. И что же такого они говорили?
— Болван ты, братец, — невозмутимо выговаривал Гральнчу Ненаш. — Сто-е-ро-со-вый.
Последнее слово он выговорил со вкусом, по слогам.
— Ладно тебе, только и можешь, что браниться, — с неудовольствием выговорил
Г ральнч. — А по существу вопроса что-нибудь сказать — не-a, не дождаться от тебя.
— Я и говорю по существу вопроса: ты — болван, — отрезал Ненаш. — Что ты от девчонки хочешь? Чтобы она забыла, как тебя звали?
Хрийз немо вытаращилась на Лилар. Вот почему та решила спрятаться! Лилар приложила палец к губам, чуть улыбнулась, кивнула на говоривших: слушай, мол.
— Ну да, как будто сам ты со своей Пельчар вёл себя по другому, — нагло заявил
Г ральнч.
— А ты не путай, пожалуйста, — предложил Ненаш. — Тогда шла война, Пельчар потеряла всех своих близких, некому было одёрнуть её. И она чётко знала, чего хочет. А твоя, прости, себя понять не может, не то, что… Продолжай дурить, и ты её потеряешь навсегда.
— Ну, уж и потеряю, — хмыкнул Г ральнч.
Хрийз тут же захотелось выскочить из кустов и от души огреть нахала ботинком по башке! Она даже дёрнулась вперёд, но Лилар положила ладонь на плечо и придержала.
— Даже не сомневайся, дурака кусок, — презрительно хмыкнул Ненаш. — Она – Сирень-Каменногорская, пусть и бастард, что это меняет. Маму её ты видел?
— Видел, и больше не хочу, — угрюмо буркнул Г ральнч
— Яблочко от яблоньки, — напомнил Ненаш народную поговорку, — хвост к хвосту.
Помнишь фамильные особенности нашей правящей семейки? Верность.
— Ну, вот и сам понимаешь, что…
— А ты — понимаешь, братец? — улыбочка у Ненаша вышла неприятненькая, с кончиками клыков напоказ.
Хрийз невольно потёрла руку, помнившую их остроту. Аккуратные шрамы, давно всё зажило, но сейчас прямо зачесалось. Упырь, что ты хочешь. Глаза б его ауру не видели никогда…
— Верность, — сказал Ненаш, — относится не только к любви, мой дорогой родственник. У Каменногорских это, прежде всего, верность долгу, вспомни их историю, а не вспомнишь — пойди в библиотеку, почитай. Пока ты строишь из себя обиженку с маленькими глазками, девочку запросто усовестят замуж хоть за того же тБови. И она пойдёт, потому что ты — ты, идиотина такая! — ничего не сделал для того, чтобы её удержать. А потом забегаешь, ох, братишка, как же ты забегаешь, язык высунув! Но от чужой жены не добьёшься ничего, кроме короткой просьбы оставить в покое. От мужа её, правда, добьёшься большего: в рыло да по уху и ещё спасибо скажешь, что не искалечит до полусмерти. Молчи! Я знаю, что ты считаешь себя боевым магом, но дураком-то впридачу себя не считай. Каков ты боец против, скажем, Двахмира или того же тБови? А? То-то же.
— А я виноват, что ли, что пока в «саркофаге» лежал, они выросли и выучились драться? — возмутился Гральнч. — Раньше-то попробовал бы кто…
— Забавно, правда? — неприятно усмехнулся Ненаш. — Хозяин горы скатился в грязь, и у горы теперь новый хозяин. Невелик выбор у старого: сидеть в грязи или снова лезть на вершину. А, забыл, можно ж ещё грязью кидаться в тех несчастных, кто мимо идёт. Особенно в хорошеньких девушек с высоким статусом. Вдруг они тебя за то возлюбят неимоверно, подхватят под ручки, да и вынесут наверх, грязи прямиком в князи.
— Хватит издеваться, упырюга проклятый! — окрысился Гральнч. — Не можешь ничего дельного сказать, так и молчи.
— Я — упырь, — согласился Ненаш. — Сам выбрал, мог честно умереть, и не умер, а сейчас и подавно не до собственной смерти: война. А ты вот что делать будешь, сГ рай?
— Вешаться, — угрюмо ответил он.
Хрийз вздрогнула, почувствовав, как напряглась на плече ладонь Лилар. Но что если Гральнч действительно возьмёт и повесится?!
— Вешайся, — хмыкнул Ненаш, — кто мешает… Только я тебя провожать не стану, пусть Дахар берётся; рассказать, как она самоубийц «любит»? Толку с удавленников никакого, жрать там почти нечего, кроме тоски предсмертной, а это тот ещё десерт, без клубнички не проглотишь.
— Меня сейчас стошнит, — сообщил Г ральнч, и вправду делаясь из оранжевого зелёным.
— Верёвку нести? — безжалостно спросил Ненаш. — Или, может, пакет?
— Иди ты в…, братец! — злобно пожелал Г ральнч, отворачиваясь. — Тоже мне, гурман нашёлся!
— Ты извинишься перед нею, потому что обязан извиниться, — серьёзно сказал
Ненаш. — А дальше будет видно. Если ты ей уже не нужен, то оставь в покое, отвали и займись каким-нибудь делом, чтобы дурь вытрясти из башки. А если ещё нужен, тогда в кои веки раз дураком не будь, не испорть всё снова. Удачи.
Ненаш вынул из карманов руки, разжал пальцы. Портал упал вокруг него плотной тёмной стеной. Ещё миг, и портал схлопнулся, исчез. На лавочке остался один только Г ральнч, искренне считавший, что его никто не видит. Он вскочил, с размаху пнул ногой ближайшую кадку, стиснулс зубы — больно. Пну ещё раз. Выругался. И ушёл в воду, одним слитным движением, без всплеска.
Хрийз выбралась из кустов, долго смотрела в воду даже после того, как
Г ральнч скрылся в одном из боковых ответвлений. Услышанное основательно разбередило душу. Хрийз не знала, что ей делать: плакать, смеяться, искать упрямого, чтобы высказать ему всё, что о нём думает… А Ненаш-то каков!
Раньше Хрийз думала, что Ненаш полностью беззащитен перед нападками брата, через слово обзывавшего его упырюгой, да ещё дохлым. Но на деле Ненаш просто терпел выходки бестолкового. Надоело терпеть — походя загнал ему под шкуру немало отменных иголок. Хрийз знала Гральнча. Тому сейчас было невыносимо.
Придёт извиняться, интересно? Не придёт?
— Пойдёмте, госпожа, — напомнила о себе Лилар.
— Зачем вы нас спрятали, Лила, — с досадой сказала Хрийз. — Лучше бы я этого всего не слышала…
Она взяла сумку, пристроила её себе на плечо и пошла к выходу.
Ветер улёгся, с неба сыпался мягкий снег, такой густой и обильный, что под ногами рябило тенями от снежинок, тёмно-синими в зеленовато-оранжевом свете уличных фонарей. Упрямо раскрывали, вытягиваясь к летящему снегу, прозрачные бутоны стекляники, зимние цветы, поулмагические растения, способные собирать и накапливать в себе стихию Жизни. На клумбах стояли светло-бежевые, красноватые, золотистые розы, памятные по прошлому году, а по сугробам, по заметенным тропинкам, где попало, поднимались синие, в жёлтый крестик, колокольчики, явно сорные, пробившиеся лишь благодаря недавнему выплеску родной им стихии. По весне, когда снег сойдёт, колокольчики аккуратно выкопают сотрудники Службы уборки и перенесут в другое, более подходящее такому непритязательному цветку, место. Не с розами же им рядом цвести!
Хрийз сжала и разжала пальцы, вспоминая, как сама обустраивала городские клумбы в прошлом году. Не то, чтобы она скучала по лопате. Но хотелось развести цветы, причём не на балконе. Чтобы собственный дом. Клумбы у крыльца. Дети…
Хрийз стиснула зубы, прокусив губу, — больно. Солоноватый привкус крови во рту отрезвил, выдул метель из головы. Размечталась. Какие дети, когда на личном горизонте вместо будущего мужа — сплошные проблемы. Да и… и вообще! Рано еще!
Вот.
На трамвайной остановке никого не было. День, всё-таки. Все заняты кто работой, кто учёбой. По уму, надо было и Хрийз возвращаться в школу, но она решила, что раз пропустила уже столько дней, то оставшаяся половинка суток погоды не сделает И потому села в первый же подошедший вагон. Прошла на заднюю площадку, взялась за поручни. Вагон звякнул, захлопнул двери и резво побежал по знакомому маршруту.
С крыши трамвая срывало снег, и он вихрился следом белыми змеями. Город тонул в метели, таинственно мерцая льющимся из окон и от фонарей светом. А жаль, что новый год тут встречают весной, когда исчезает снег и появляется солнце.
Бездумно хотелось праздника, как в детстве, с ёлкой, мандаринами, подарками, шоколадными конфетами…
