Роджер Джолли - Пепелище славы

Куда менее приятную картину Уршнак представлял из себя за едой. С аппетитом изголодавшегося зверя он рвал сырое кровящее мясо своими мощными клыками и глотал большими кусками, почти не жуя.

«Хорошо, Шенгар не видит, – подумал Орог, наблюдая за очередной жутковатой трапезой. – Он бы такого не пережил!»

– Значит, ублюдок Барги дряхлеет, – заметил Уршнак, когда треть туши улеглась к его ногам кучей обглоданных костей.

Орог слышал эту фразу раз в пятидесятый. Похоже, будущий претендент на место вождя готов был смаковать ее бесконечно. Но сейчас она приобрела особый смысл.

– Тогда я готов, – продолжил воин. – Я достаточно окреп, чтобы справиться со стариком. Орог удостоил его ленивым взглядом искоса:

– Учти, попытка всего одна.

– Я уверен. Не могу дождаться момента, когда вот так же сожру его сердце.

Уршнак выпрямился – насколько позволяла сутулая спина. Сравнение в памяти с вождями северных племен шло явно не в его пользу. Даже кривоногий коротышка Урт, предводитель волчьих всадников, не красавец и по орочьим меркам, смотрелся куда более представительно за счет гордой осанки и независимого взгляда.

Что-то уродливое, неправильное было в этой согнувшейся фигуре, в глазах, умеющих выражать лишь зависть и злобу, в длинных руках, испещренных кривыми неровными знаками. «Это движения и взгляд раба, – понял Орог с содроганием. – Владыка давно мертв, а клан Черное Солнце так и не стал свободным». Неужели они могли сделаться такими же, не уйди их предки на бесплодные пустоши северного материка? От подобных мыслей мороз продирал по коже. Лишь на фоне Барги с его «стариканами», каждый из которых нес на себе это внутреннее клеймо, Уршнак имел шансы сойти за вождя.

Совсем некстати в памяти нарисовался образ Шенгара. «Порой мне начинает казаться, что ты прочишь себя в преемники к Темному Властелину», – сказал брат, печально качая головой. Нет, я не к такому стремился!

С трудом Орогу удалось заставить встревоженные мысли течь в нужном направлении.

– Если то, что ты говорил мне, правда, завтра ты станешь вождем, – заявил он высокомерно. – Но если ты солгал хоть словом…

«Урук-хай» наградил Уршнака одним из тех взглядов, что неоднократно отрабатывал в одиночестве перед воображаемыми подчиненными. Тот вздрогнул и сгорбился еще сильнее. Алые угольки ненависти полыхнули в его глазах, и тотчас угасли.

– Барги правда убил вождя, – пробурчал он сквозь зубы. – Но меня при этом не было.

– Вот как? – Орог поднялся на ноги, распрямившись во весь свой немалый рост. Хвост волос на затылке коснулся низкого свода пещеры. Уршнак отступил на несколько шагов – он едва доходил макушкой до плеча «урук-хая».

– Видели действительно трое, – поспешил продолжить он. – Ришнар, Буртак и… Дарвик. Он замолк, ожидая ответной реакции.

– Продолжай, – холодно откликнулся Орог.

– Ришнару выгодно молчать – Барги и в носу не поковыряет без его совета! Буртак молчит, потому что боится. А Дарвик убит. Как и все, кто поддержал меня десять лет назад.

Орог глубоко вдохнул и прикрыл глаза. Последняя недостающая часть заняла свое место в головоломке. Сложившаяся картинка оказалась настолько четкой, что сомнений в правдивости слов Уршнака не возникало. Потому и пришлось ему ждать сорок лет. Все это время он потратил, убеждая одного из настоящих свидетелей выступить на его стороне. Без Дарвика Уршнак не мог обвинить вождя. А без поддержки хотя бы половины клана такое обвинение было сродни самоубийству…

Однако, у Ришнара нашлось достаточно весомых доводов для второй половины (в том, что выкрутиться самостоятельно Барги из такой ситуации не способен, Орог был совершенно уверен). Бунт провалился, и его участники были умерщвлены. Все, кроме Уршнака. И благодарить за это он был должен никого иного, как своего заклятого недруга. Вождю доставляло радость видеть старого врага униженным и беспомощным – и он стремился как можно дольше продлить это удовольствие.

Хотя Орог был совершенно уверен, что теперь Уршнак говорит честно, он нахмурился и спросил:

– Где еще ты собираешься мне солгать?

– Клянусь, это правда! Я решил… Если не скажу, что видел убийство, незачем будет вытаскивать меня из колодца! Орог презрительно фыркнул:

– Черному Солнцу нужен новый вождь. До сих пор я думал, что нашел подходящего. Но он, оказывается, считает себя вправе решать за посланника Владыки! За кого он примется думать в следующий раз? За самого Повелителя Тьмы? Ты считаешь себя умнее нашего господина?

– Клянусь, я не думал ни о чем подобном! Такое больше не повторится!

– Не думал? – усмехнулся Орог. – А стоило бы. Например о том, в какое дурацкое положение мог меня поставить. Ришнар и Барги будут все отрицать, как ты понимаешь.

– Есть еще Буртак! – виновато напомнил Уршнак.

– Буртака больше нет, – отрезал Орог. – Умер от ран две недели назад. Скажи спасибо, что я знал об убийстве еще до разговора с тобой! А не то счел бы тебя лжецом, оговорившим собственного вождя.

Если бы Орог на мгновение отвлекся от наслаждения первыми успехами на поприще командования, он бы заметил, как зло сверкнули у Уршнака глаза.

ГЛАВА 8.

Легкой пружинистой походкой Шенгар поднимался знакомой тропинкой к броду. Он только что выиграл очередной тяжкий спор с самим собой на тему стоит ли отправляться на поиски брата или ждать, как тот велел, в пещере. Пока здравый смысл пересиливал волнение. В который раз Шенгар убедил себя, что сроки бить тревогу еще не подошли, и в душе его на время воцарился мир.

Останавливали молодого охотника и те соображения, что длинноухий (которого звали, как выяснилось, Алангор) определенно не выживет один. Его кости срастались так же быстро, как у орков – внешняя хрупкость и схожесть эльфийского тела с человеческим оказалась обманчивой. Ушастый начинал чувствовать ноги – верный признак того, что с переломанной спиной все обошлось благополучно, и эльф сможет самостоятельно ходить. Но зрение к Алангору возвращаться не спешило, что радовало и огорчало Шенгара одновременно. Радовало, поскольку позволяло оставить эльфа при его заблуждении относительно расы своих спасителей. А огорчало потому, что за это время Шенгар успел проникнуться к незадачливому художнику достаточной симпатией и сочувствием.

Предложение относительно эльфийского языка Шенгар принял, как только Алангору удалось убедить его, что это не бесцельное щебетание, а вполне осмысленный набор слов и фраз. Красочные образы, рисуемые художником, оказались для него гораздо понятнее заумных разъяснений Роэтура. Когда Шенгар ухватил суть дела, то сразу решил, что понимать, о чем толкуют между собой противники – крайне полезное умение.