Анатолий Герасименко - Тотем Человека

— Это раньше частая практика была, — пояснила Саша. — Раньше вас много было, таких, как ты.

— А сейчас?

Саша опустила глаза.

— Сейчас только ты один, — сказала она. — Я бы тобой ни за что не рисковала, но руководство требует. Говорят, это полезно… Психологически оправдано, короче.

— Чтобы я увидел результат?

— Да. Результат.

Вот так. Любишь зарплату — люби и под пули становиться.

— Да ты не бойся, — сказала Саша, словно прочитав мои мысли, — это безопасно. Про тебя ведь никто не знает, никто тебя не ждет. И прикрывать будут.

Да уж.

— Можешь отказаться, — добавила Саша. — Никто тебе слова не скажет. Будешь по-прежнему по фотографиям работать.

— Когда? — спросил я. — Когда этот самый боевой вылет?

— Этого никто не знает, — сказала Саша, немного удивившись. — Просто надо быть готовым, вот и все. Тяжело, а что поделаешь.

Налетел жаркий ветер. Под окном росла старая, раскидистая липа, и ветер путался в ее кроне, шелестел листьями. Будто зеленой лапой, скреб веткой по оконному стеклу. Милон Радович жил на окраине города, деревья подступали к его дому вплотную, и точно так же стучала ветка в окно комнаты, где мы собирались. Мы предлагали спилить ветку, но учитель запретил, сказал, что любит деревья… Семь лет прошло. В тот раз — в последний раз — Черный снова потребовал от Милона Радовича 'всю правду о Потоке'. Черный уже давно вел себя с учителем странно, держался вызывающе. Давал понять, что Милон Радович от нас что-то скрывает, настырно расспрашивал о ритуалах Потока — слово 'ритуалы' Черный произносил с гаденькой ухмылкой. Вот и тогда он спросил: 'Если, по вашим словам, Тропа и Поток настолько похожи, то почему вы говорите с нами о Потоке в таком тоне?' 'В каком тоне, Макс?' — спросил учитель спокойно. 'Будто это запрещено цензурой, — сказал Черный. — Скажите честно, что у них происходит там, на собраниях?' Учитель долго молчал, покачиваясь в кресле (последние полгода он почти все время проводил в кресле — отказывали ноги). Потом он сказал: 'Поток — интуитивное постижение Тотема. Постижение через ощущение, постижение через транс и глубокую медитацию. Это все, что вам нужно знать об этом учении'. 'Транс и медитация? — глумливо спросил Черный. — И только-то?' Учитель кивнул, печально, словно соглашаясь с кем-то невидимым, и мне показалось — Черный смутился. Потом Милон Радович сказал: 'Может быть, придет время, и вы решите, что Тропа не годится для вас. Что Поток прав, что человеческий ум — обуза, что чувствовать — лучше, чем думать. Я не хочу навязывать вам свою волю. Слушайте голос Тотема в сердце, и только он поможет вам выбирать. Помните только, что наша Тропа — следование самому духу Тотема. Мы соизмеряем каждый шаг с мыслями о том, что бы делал на нашем месте Тотем. Мы — философы. Мы принимаем человеческое воплощение со всеми его недостатками — и с единственным преимуществом. Преимуществом ума. Я хотел научить вас многим вещам, но надеюсь, что научил хотя бы одной: думать. Прежде всего думать, как поступил бы ваш Тотем, а уж потом поступать'. Эти последние слова он произнес, в упор глядя на Черного. Тот поднял бровь и спросил: 'А вы знаете, что говорят про нас те, из Потока?' 'Если тебе не все равно, что они говорят, Максим, — ответил учитель, — иди и спроси их сам'. Черный поднялся и вышел. Я не знал, что сказать, и только слушал, как он одевается в прихожей, как возится с замком, как хлопает дверью. Мне было стыдно за Черного, я не мог заставить себя взглянуть на Милона Радовича. А он сказал задумчиво: 'Одному из вас недостает ума, другому — воли. Макс… он всегда делал то, что говорил ему голос Тотема, но никогда не слушал до конца. Ты, напротив, ясно слышишь Тотем, но слишком осторожен, чтобы начать действовать. Подавляя Зверя в себе, ты искажаешь свою природу и уподобляешься простецу'. Он помолчал еще немного и грустно добавил: 'Держитесь друг друга, мальчики. Мое Возвращение близко'.

— Я бы тебе советовала отказаться, — сказала Саша тихо. — Это не очень опасно, но страшно. Еще раз говорю, Тимоха: ни в жизни тебя на такое бы не отправила, но сверху надавили. Я-то против них не пойду, а ты птичка вольная. Как скажешь, так и будет.

'Слишком осторожен, чтобы начать действовать'.

— Орден дадут? — спросил я.

Глава 2

Сфинкс

Чем-то странным пахло в этом пансионате. В каждом коридоре, в каждом номере, даже в столовой, пробиваясь через тошнотворный запах диетически приготовленной дряни, витал слабый, но устойчивый химический аромат. Словно травил сонный газ из отдушин под потолком. Правда, говорили, что никакого сонного газа не существовало, а отдушины — это вентиляция. Ну да, конечно. Скажите, на кой ляд вентиляция в здании, где окон больше, чем стен? Хочешь проветрить, открывай и проветривай, хоть обдышись этим гребаным лесным воздухом, свежим, мать его за ногу, и благотворно влияющим на легкие, пасись они конем.

Черный со стоном перевернулся в постели и надавил на кнопку в изголовье. Держал долго, представляя, как надрывается звонок где-то в недрах служебных помещений. Голова адски трещала. У него теперь часто болела голова, каждое утро и почти каждый вечер, а иногда разбаливалась к обеду. Не мучаться же в одиночку. Ну-ка, быстро все сюда. А то мое величество изволит гневаться. Вы же не хотите, чтобы я гневался?

Деликатно постучав и выждав положенную минуту, вошла медсестра. Халатик, каблучки, чулочки. И — черная сплошная маска с прорезями для глаз и рта, как у спецназовца. Стук был якобы данью вежливости, а на взгляд Черного, являлся форменным издевательством. Стучаться надо, когда просишь отворить дверь. В пансионате двери не запирались. Спрашивается, зачем стучать каждый раз, прежде чем вломиться в номер? Чтобы я успел приготовиться, ага. Очистить помыслы, настроиться на добро и по возможности впасть в нирвану. Дабы не зацепить ненароком того, кто войдет. Суки. И двери незапирающиеся — тоже у кого-то извращенное чувство юмора. Выйти отсюда нельзя, войти сюда тоже никому нельзя, отдушины эти, опять же; тюрьма и тюрьма, одно название, что санаторий. А двери мы не запираем, не-ет. Зачем? У нас все по-домашнему…

— Таблетки принеси, — буркнул Черный медсестре. Та выбежала, радешенька, что легко отделалась. Подумать, что ли, про нее чего-нибудь, чтобы каблук по дороге сломала… Впрочем, не стану: надо к ней попробовать подкатить… а с каблуком она и лодыжку сломать может, и вместо нее другая будет. Черный с усилием сел в кровати, аккуратно пристроил в складках одеяла больные ноги и стал ждать.

Но таблетки принесла не медсестра. В дверь (уже без стука) вошел прилизанный военный в халате поверх формы. Куратор. (Как же его там… Деньковский? Маньковский? Тоже маску нацепил, придурок). Таблетки и маленький стаканчик с водой он нес на пластмассовом красном подносе, какие водятся в забегаловках с самообслуживанием.