Денис Чекалов - Гончие преисподней

Уже на пороге он осознал, как отвратительно выглядел, убегая из спальни умирающей старухи, оставляя ее один на один со смертью. Ему стало неловко, хотя за долгие годы он почти потерял способность сочувствовать другим людям.

Стефания и правда уже успела открыть – молодая, полная юных сил, она казалась сияющей звездой в этом унылом царстве смерти, в котором умирала ее бабушка, а ее мать, отравленная злобой и завистью, никогда по-настоящему не жила.

На пороге стоял Винченцо, в помятом костюме, похожий на бродягу. Его щеки впали от постоянного голода – он был уже не так молод, чтобы ловить крыс, а покупать кровь на скотобойнях часто не хватало денег.

Стригой вечно потирал руки и ходил небритым, чем вызывал досаду и удивление Алеганда – тот полагал, что у вампиров волосы расти не должны.

Эти двое недолюбливали друг друга – в основном из-за отца Чериньола. Для Винченцо тот был добрым покровителем, почти другом, а для гроссмейстера – вором, похитившим у него пост ректора Маурданского университета теней.

Поздоровались коротко – оба хотели, чтобы их встреча продлилась как можно меньше. Стригой зашаркал наверх, чтобы поздороваться с Констанцией, для которой был чем-то вроде игрушки, диковинного зверька, типа ручного львенка.

Алеганд порадовался, что не придется возвращаться в комнату старухи, где, как ему казалось, смерть высасывает жизненные соки не только из самой хозяйки, но и из тех, кто приходит ее навестить.

Однако он тут же понял, что оказался наедине со Стефанией, которую придется утешать. Делать этого гроссмейстер не любил, да и не умел, ибо всегда в голове возникала фраза: «Не плачь, все вы умрете, а я буду жить по-прежнему».

– Мужайся, мужайся, дитя мое, – повторял он пустые, ничего не значащие слова.

Девушка приникла к нему и плакала – наверное, впервые за много дней она встретила человека, с которым могла себе это позволить. Там, на верхнем этаже умирала ее бабушка, а Алеганду было досадно, что юная очаровательная волшебница видит в нем всего лишь жилетку, в которую можно порыдать.

«Не настолько уж я и стар», – подумал он про себя с обидой, даже не осознав всей порочности этих мыслей в такой момент.

– Не плачь, дитя мое, – бормотал он бессвязно. – Твоя бабушка поправится, вот увидишь.

– Ее бабка умрет, – раздался вдруг голос из раскрытых дверей, и оба они увидели Маргариту.

Есть женщины, которые, не в силах причинить зло сами, получают жестокое удовольствие от того, что любуются бедами других, снова и снова напоминая им о произошедшем несчастье.

Стефания всхлипнула и дернулась всем телом, прижимаясь к Алеганду. Гроссмейстер понял, что это не обида, нанесенная матерью, но страх за свою жизнь.

Разумом он понимал, что Маргарита права, однако истину не всегда надо говорить вслух, и такое бессердечие возмутило даже его.

– Не слушай ее, дитя мое, – произнес он, привлекая девушку к себе. – Вот увидишь, все будет хорошо.

Алеганд знал, что все никогда не бывает хорошо – судьба сдает нам карты разных цветов, и только безумец может надеяться на то, что однажды все они будут белыми. Что же касается этого дома, пропитанного запахами смерти, то в нем вряд ли могло произойти хоть что-то доброе.

Не успел гроссмейстер подумать об этом, как громкий вопль, впивающийся в сердце холодными когтями, донесся из верхней комнаты. Казалось, то кричит не умирающая женщина, а ее душа, пытающаяся вцепиться в холодеющее тело и не расставаться с ним.

Алеганд побежал наверх, перепрыгивая через ступени. Все эти триста с небольшим лет он поддерживал себя в отличной физической форме – в этом и был один из секретов его долголетия.

Юная Стефания с трудом поспевала за ним; Маргарита осталась внизу, и гроссмейстер понял: ей известно, что произошло в комнате матери.

Первым, кого увидел Алеганд, распахнув высокие двойные двери, был Винченцо. Стригой стоял на коленях, молясь, и черные слова на древнем вампирском языке вырывались из его уст.

На полу был начертан квадрат, а в него вписаны три концентрических круга, на расстоянии ладони один от другого. Первая окружность находилась внутри второй, и так далее.

В центре последней горели четыре цифры, и, бросив взгляд на каминные часы, Алеганд убедился, что они обозначают время, когда начался ритуал.

По углам квадрата горели пятиконечные звезды.

Констанция подалась вперед, сидя на кровати и вытягивая руку. Ее лицо утратило все человеческое. Теперь в нем осталось лишь то, что придавало женщине силы в последние, мучительные годы перед смертью, – ненависть к тем, кто остается жить.

Она уже начала костенеть.

Четыре слова были начертаны между первым и вторым кругами на полу, и столько же – между вторым и третьим. То были имена ангелов, отрекшихся от Бога и низвергнутых в ад, а под ними четыре имени дьявола: Люцифер, Сатана, Агасфер и Мефистофель.

– Бабушка! – вскрикнула Стефания, врываясь в комнату, но Алеганд остановил ее, не дав переступить порога.

Винченцо продолжал молиться, и гроссмейстер, полузакрыв глаза, начал вторить ему. Он почти не помнил древнего языка вампиров, но знакомые строчки вставали перед его мысленным взором, как будто глаза смотрели на распахнутые страницы книги.

Символы черного колдовства были начертаны на полу уже давно, возможно, несколько дней назад, и пробудились в день и час, записанные в центральном круге.

Они поднимались над полом темными язычками пламени, серой копотью ложились на блестящий паркет, пробивались сквозь неровные складки ковра, не поджигая его.

Сатанинские знаки сливались в большой костер, окружавший кровать Констанции. Но слова Винченцо, срывающиеся с побледневших губ, заставляли их угасать, сжиматься, как съеживается огонек свечи.

Алеганд влился в его молитву, как ручей втекает в полноводную реку, делая ее еще сильнее. Трепещущие ростки пламени опадали и гасли, оставляя после себя черные, выжженные следы.

Тонкие пальцы гроссмейстера сжимали плечи Стефании, его глаза теперь были плотно закрыты. Он полностью растворился в ритуале, вместе с Винченцо стараясь развеять чары, наложенные на эту скорбную комнату.

Алеганд не слышал, как за его спиной негромко простучали каблучки Маргариты, не видел, как она шагнула мимо них в комнату. Только в тот момент, когда их тела соприкоснулись, старик понял, что она рядом.

Констанция резко дернулась на кровати, ее фигура в белой ночной рубашке напряглась, став похожей на застывшую во льду птицу.

Прозрачная тень отделилась от умирающей и устремилась к Стефании. Но прежде чем она достигла девушки, Маргарита встала на пути призрака, и бестелесный фантом растворился в ней.