Надежда Башлакова - Волчонок

С волчонком всё было не так, с ним всё обстояло совсем по-другому. Но сейчас она уже старалась не думать о том, что могло бы быть, прошлого не вернуть. Вместе им теперь уже не быть никогда.

Первое время её не брали на охоту, оставляя в логове вместе с некоторыми другими женщинами, молодыми волчицами и волчатами, но долго так продолжаться не могло.

И вот теперь её время пришло. Наконец-то!

Привыкнув уже к вкусу тёплого сырого мяса, лисичка даже испытала некоторое возмутительное возбуждение при известии о том, что сегодня ей самой предстоит участвовать в охоте на зверя. Она не знала, на какого именно зверя им сегодня придется охотиться, но зайчатина, оленина и кабанина были для неё сейчас одинаково приятны. К своему удивлению она испытала какой-то вроде бы раньше не свойственный ей охотничий азарт. Возможно ли такое для человека со столь тонкой и ранимой натурой? Но, в первую очередь, наверное, надо не забывать о том, что теперь она уже была не совсем человеком.

Итак, как бы то ни было, теперь она бежала в стае, иногда мельком соприкасаясь рыжеватыми боками с кем-то из членов своей новой семьи, и испытывая от этого даже некое единение душ, несмотря на то, что некоторые её представители злобно скалились и огрызались, явно недовольные этими лёгкими прикосновениями. Нет, она, конечно же, не забыла и свою старую жизнь, но раз к ней уже не было возврата, то почему бы ей не попробовать жить по-новому. К тому же она всё же будучи изначально человеком по большому счёту им и оставалась, а человек, как известно, самое приспосабливающееся к любым изменениям существо….

Вот вожак впереди протяжно завыл, оповещая стаю о том, что след взят и добыча уже не за горами, и волки и полуволки тут же послушно растянулись в шеренгу, занимая отведённые заранее каждому позиции. Лисса, напрасно пытаясь обуздать своё дикое возбуждение, что было сродни разве что детскому восторгу, пристроилась в самом безопасном месте, то есть в хвосте, среди таких же, как и она, новичков. Сердце её резво стучало в волчьей груди, то и дело, грозясь вырваться наружу.

Первая охота, теперь она уже не будет просто нахлебницей не за что евшей свой кусок мяса….

Но что это?!

Лучше бы уж она ею навсегда и оставалась! Ведь того что случилось впоследствии она совсем никак не ожидала, уже и вовсе окончательно было позабыв каким именно образом она и сама оказалась в данной стае….

Горстка молоденьких девчонок с громким визгом кинулась в рассыпную. Но где уж тут их двум хоть и резвеньким ножкам тягаться с четырьмя крепкими волчьими лапами.

Лисса ещё по инерции бежала, не в силах отвести взгляд от кровавого зрелища, что предстало её глазам. Охота? Нет, бойня! Кровавая, бессмысленная бойня, жертвами которой стали молодые девочки, такие же, как и она, отправленные родителями в лес по ягоды. Только сделано это было, как выяснилось, зря. Теперь их уже никогда не дождутся дома ни к вечеру, ни на следующее утро, ни в любое другое время суток этого или даже следующего лета.

Огромные волки играючи преградили им путь и несколькими длинными прыжками настигли и повалили на траву.

— Нет! — Лисичка, парализованная ужасом, стояла посреди этого хаоса и отказывалась верить во всё происходящее, в то время как вся стая стекалась к тем первым, что уже пожинали свою кровавую жатву. Те, кто занимал место на более низкой ступени стайной иерархии, получая укусы, ползали вокруг, поскуливая, и ожидали своей очереди в принятии столь лакомого кусочка, как человечина. Охота! — Нет!

И тут она увидела его. Он был ближе всего к жертвам, на месте законного вожака. Лисса смотрела на него, не отрываясь, и вот он, словно почувствовав этот её взгляд, отнял свою окровавленную морду от бесформенной кучки мяса перед собой и посмотрел ей прямо в глаза. Кровь стекала по его оскаленной морде, брылам и капала на землю. Просто так капала, совсем обыденно, словно вода.

И Лисса не выдержала, вспомнив уже виденную ею прежде бойню, ту самую в которой она и сама стала оборотнем, громко закричала и, резко развернувшись, кинулась назад, прочь отсюда, подальше от этого ужаса невольным свидетелем которого она стала, не в силах хоть что-нибудь изменить. Или возможно ей только показалось, что она громко закричала. Но как бы там ни было, никто даже не повернулся в её сторону и только вожак провожал её долгим печальным взглядом, пока она и вовсе не скрылась из виду, и смутный силуэт её не растаял среди чуть розоватого отблеска утренней зари.

Она бежала, куда глаза глядят, бежала, не глядя по сторонам, стремясь лишь поскорее стереть из памяти весь тот ужас, что ей пришлось вновь увидеть и пережить. Но ей это никак не удавалось, память услужливо предоставляла ей видение кровавого месива, не думая о чувствах своей собственной хозяйки. И Лисса всё бежала, бежала, бежала, пока и вовсе не начала выбиваться из сил, а между тем рассвет давно уже сменился полным утром, а за тем уже и ранним днём.

Обессилев девушка на ходу перевоплотилась в человека, даже не почувствовав ставшую уже привычной боль. По инерции она пробежала ещё какое-то расстояние в своём человеческом обличии, как была, голая. Потом как есть нагая, остановилась и опустилась, рыдая, сначала просто на колени, уткнувшись лбом в мокрую землю, и не замечая даже, как само небо оплакивает вместе с ней её потерю, потерю веры в то, что она ещё сможет вести хоть мало-мальски нормальное существование. А через какое-то время она и вовсе завалилась набок, мокрая, нагая, грязная не столько телом сколько душой. А дождь всё омывал и омывал её своими слезами, что смешивались с её собственными, стремясь то ли успокоить её, то ли приласкать, а то ли и очистить от скверны, что липла к её телу второй кожей, проникала в самые глубины её чуткой души и не давала дышать полной грудью.

Так она и лежала на холодной земле, которая словно отталкивала её своей холодностью, не желая становиться соучастницей того кощунства частью которого она невольно стала, пока почти совсем не окоченела. Очнувшись ото сна или забытья, в которое она недавно впала, почувствовав наконец-то холод, что охватил всё её тело, лисичка медленно, как в том же сне, поднялась, молча, развернулась, непроизвольно поёжилась от холода, и сначала просто пошла, постепенно всё ускоряя шаг, перевоплотилась по дороге в рыжую волчицу, и тогда уже, не спеша, лёгкой трусцой потрусила сама не зная куда.

Несколько дней она скиталась в полном одиночестве. Потом решила предпринять рискованный шаг и вернуться в свою родную деревню. Наверное, от страха, тоски и одиночества разум её затуманился, и она решилась на столь отчаянный поступок, который сама себе ранее обещала ни в коем случае не предпринимать, чтобы не ставить под удар ни себя, ни близких. Она попробовала убедить себя в том, что всё не так страшно как на первый взгляд кажется и деду ничего не угрожает, по крайней мере, никому хуже не будет, если она взглянет на него одним глазком. В любом случае возвращаться в стаю после случившегося ей очень не хотелось, а ничего другого придумать она не могла. В мире было только два места, в которые она могла вернуться, и это было наиболее важным и желанным из них. Так она и поступила.