Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф

По всем четырем стенам двумя непрерывными линиями цветными изразцами тянется простенький орнамент у пола и на высоте моей поднятой руки. После мокрой тряпки изразцы заиграли, заблистали всеми красками. Под верхней полосой на бледно-серых квадратах выложены картинки, грубо и не очень изящно, но я рассматривал так, словно здесь ключи к Царству Небесному.

Вот изображение чаши, просто чаши, ничего больше, а это неспроста, если учесть, что дальше изображены суровые рыцари в доспехах, лица злые, мечи обнажены, каждый на портрете показывает, что он опасен, лучше не подходи, а здесь чаша… Видимо, чаша Святого Грааля, а если так, то здесь влияние церкви было сильно, очень сильно. А теперь силы Тьмы и сатанизма медленно отвоевывают земли. Пока что их удерживает только Перевал. Армию не провести. Тьма старается создать по ту сторону Перевала пятую колонну и захватывать власть с ее помощью.

Я лег на лавку, забросил ладони за голову. К таинственной кладовке, где среди прочих сокровищ хранится Кристалл Огня — уже мой! — пока не приблизился и даже не знаю, где она, но по крайней мере леди Элинор оставила на время планы по захвату крепости, что уже хорошо. Сейчас наверняка перебирает в подземельях, как скупой Кощей над златом, выбирает то, чем заинтересовать чародея. Явно пытается найти ту грань, чтобы и обратить на себя внимание, и не показывать чужаку, что обладает чем-то действительно ценным настолько, чтобы он восхотел отнять у нее, слабой и беспомощной женщины. Надо бы как-то последить, куда она уходит надолго, чтобы туда же ночью…

В коридоре протопали ноги, кто-то ударил в дверь кулаком и крикнул:

— Дик!.. К хозяйке! Быстро!

— Фигаро здесь, — пробормотал я, — Фигаро там…

В самом деле, с третьего этажа на четвертый подниматься ближе и быстрее, кто бы подумал. Я взбежал, удивляясь, морща лоб над такой загадкой, вбежал в покои хозяйки, и тут челюсть сама отвисла, а дыхание вылетело, словно получил удар под ложечку: леди Элинор изволит в ночной сорочке лежать в постели, точнее, сидеть, положив под спинку огромную зеленую подушку, а в руках у нее не столько толстая, сколько огромная книга, переплет в половину столешницы. Одеяло укрывает до пояса, кровать великанская, есть место для стада жеребцов, во всяком случае справа смирно лежат в готовности еще две подушки, на каждой поместилась бы пара голов. Однако вместо жеребцов в постели разлеглись три кошки: толстые, наглые и настолько откормленные, что я сразу вспомнил, что кошки, которые едят «Вискас», — лучший корм для собак.

Уж не египетские ли ночи меня ждут, мелькнула трусливо-обрадованная мысль. Вообще-то я тверд, как скала, но ежели меня потащат в постель силой, в смысле — укажут розовым пальчиком на место рядом, я ж не посмею отказаться, ого-го, не посмею, еще как не посмею…

Она вскинула ресницы, на миг блеснули изумрудно-зеленые глаза, в этот раз — зеленые, произнесла благосклонно:

— Что я хотела спросить… забыла, вот уж не думала, что забуду с этой книгой… ты не помнишь?.. да куда тебе…

Я сделал скорбную мину и помалкивал, а взглядом старался не выдавать себя, что заметил ее округлые плечи, безукоризненную линию шеи, красиво вылепленные ключицы и впадины между ними. Да и грудь, слегка прикрытая ночной рубашкой, на самом деле видна во всем великолепии. Она, кстати, не меняется при любом преображении — идеальной формы, с алыми кружками и одинаковыми спелыми земляничками в середине кружков. Хотя, конечно, могла бы поэкспериментировать насчет размера, формы, цвета. Надо бы как-то подсказать и ухитриться не получить по морде.

Правда, если получится, то можно и получить. Вон поручик полагал, что дело того стоит.

— Так что же я хотела… — размышляла она вслух, — вылетело из головы… Как ты думаешь, для чего я тебя позвала?

Я поклонился, сказал почти благочестивым голосом:

— Будучи радетельной госпожой, вы каждый миг бытия пользуете, дабы изалкать из источника мудрости. А мудрые, как известно, пьют из всех стаканов… в смысле из чаш и кубков, будь они украшены драгоценностями или просто вылеплены из глины.

Легкая улыбка скользнула по ее пухлым чувственным губам.

— Ты либо дурак, что скорее всего… либо очень даже не дурак. Но откуда взяться не дураку? Значит, дурак, только другого пошиба. Интересного, неведомого.

Я помалкивал, всматривался с осторожностью, в комнате вроде бы магия не гуляет во всю ивановскую, но вообще-то кто знает, здесь ею должен быть пропитан каждый уголок, каждый дюйм, каждая вещь, так что лучше кивать да кланяться, кивать да кланяться. Это королю может показаться зазорным кланяться, особенно если демократ первого поколения, но женщине кланяемся всегда с охотой, всегда понимая свое полнейшее превосходство над этим существом, так почему бы не поклониться, это то же самое, что поклониться рыбке в аквариуме или морской свинке…

Я поклонился и сказал почтительно:

— Вам виднее, ваша милость. Вы такие ученые слова говорите, что мне и подумать больно, сразу голова трещать начинает, словно в пыточные тиски зажали!

Она усмехнулась, одеяло полетело в сторону, я с неподвижным лицом смотрел, как она опустила ноги на пол, легко встала, почти обнаженная в прозрачной сорочке. Я продолжал смотреть прежним бараньим взглядом, а леди Элинор хлопнула в ладоши, тут же появилась Хризия, быстро и умела помогла облачиться в длинное тяжелое платье строгих тонов с множеством золотого шитья.

Леди Элинор оглядела себя в зеркало, кивком отпустила Хризию. Я старался смотреть с восторгом, однако волшебница глянула пристально, словно школьная учительница, голос прозвучал резко, с нескрываемой враждебностью:

— Ну? Что не так?

Я поспешно поклонился.

— Ваша милость, все так, все замечательно!

Она постаралась смягчить голос, объяснила:

— Я зла… но не на тебя. Я злюсь, когда терплю неудачу. Возможно, ты сможешь подсказать, что у меня не так, почему он меня не замечает! Давай, думай!

Я сказал нерешительно:

— Возможно, у них эпоха несколько иная. В этом случае ваш облик выглядит… староватым.

Она вспыхнула.

— Это я старовата?

— Не вы, — вскричал я испуганно, — облик! Облик староват. Имидж. Чародей помнит, что, когда был маленьким, так одевалась его бабушка. В этом случае он вас воспринимает как… нет, не бабушку, но несколько устаревшую… модель. Как одежды, так и поведения.

Она слушала внимательно, с напряжением в лице и всей фигуре, спросила быстро:

— Как? Какие могут быть изменения?

Я сказал осторожно:

— Ну… это я потому сказал, что сам застал, как одевались бабушки, потом как моя мама одевается… совсем иначе!.. А вот те девушки, что пошли водить первые в жизни майские хороводы, они совсем-совсем по-другому…