Анатолий Дроздов - Золотые апостолы

— Ей богу, Рита! Мать на меня даже ругается: «Хоть бы посмотреть, кто у тебя бывает? Может, мужики голубые…». Она уже лет пять пытается меня женить. Ты им понравишься, обещаю.

— Почему у тебя до смотрин не доходило? Плохие встречались?

— Разные. Были и очень хорошие. В принципе. Только душа не лежала.

— А ко мне, значит, лежит?

— Еще как!

— Так… Руки!

— Уже убрал.

— То — то! Значит, бросал девушек?

— Расставался… От некоторых, правда, убегал.

— От меня бы не сбежал…

— Я и не хочу!

— Опять руки… Связать их тебе, что ли? Еще раз распустишь, будешь спать в машине!

— Что ты! Мне там будет холодно и одиноко. Страшно.

— Сейчас я тебя пожалею, бедненького, и возьму на ручки… Аким, я замужем.

— Неправда.

— Это почему?

— Нет обручального кольца.

— Может, я просто не ношу?

— Женщины всегда носят.

— Ладно, формально я не замужем. Но фактически — да!

— Тогда ты его бросай и уходи ко мне. Раз он тебя обижает.

— Ты, конечно же, обижать не будешь?

— Никогда!

— Все вы так обещаете. Знаю!

— Злая ты!

— Извини… Это я не на тебя злюсь — на себя. О таком парне, как ты, я всю жизнь мечтала. Высокий, красивый, умный, добрый… Вот он, рядом, даже как бы в невесты зовет, а я…

— Что ты, Рита!

— Не обращай внимания…

— Не плачь! Не надо, ей богу! Что ж он за птица такая, чтобы из-за него плакать?

— Это я птица. Он — пчела.

— В смысле — жалит?

— Да нет… Его предок — наполеоновский солдат, попавший в плен в войну 1812 года и оставшийся в России. Фамилия предка была Абей, что в переводе с французского — пчела.

— Так он Абей?

— Его фамилия — Телюк.

— Еще лучше! И этот Телюк позволяет себе… Он что, бьет тебя, обзывает?

— Что ты! Он обо мне заботится. Сам делает все по дому, даже еду готовит. Он ласковый, покупает мне подарки. Прямо как отец…

— Тогда почему ты плачешь?

— Я его люблю. Если б ты только знал как!.. Как последняя дура, наверное. Вот сейчас лежу рядом с тобой, а думаю о нем: где он? С кем?

— Он тебя бросил?

— Просто уехал на неделю. Неожиданно, не предупредив заранее.

— По-свински.

— Вот именно!

— Уходи ко мне.

— Я же его люблю!

— Разлюбишь. И полюбишь меня.

— А если нет?

— Я буду стараться.

— Ты как ребенок. Большой, сильный, но ребенок. Я же не кукла, которую можно отнять у другого и забрать себе. Я — живая.

— А я? Что, по-твоему, я делаю в Горке и этой Прилеповке? Командировка давно закончилась, ситуация с привидением выяснилась…

— Так ты из-за меня? Господи! Я думала: Дуня…

— Она же малолетка!

— Я бы не сказала. Это еще та малолеточка! Характерец у нее…

— Ее будущему мужу придется объясняться в любви, стоя на коленях, а потом ходить по струнке.

— Заметил?

— Я не слепой. Хотя она замечательная девушка. Искренняя, чистая… Только маленькая еще.

— Вот и полюбил ее!

— Мне нравишься ты.

— И ты мне нравишься. Но что делать, если мы встретились чуть позже, чем следовало?

— Ничего еще не поздно.

— Если бы… Расскажи мне что-нибудь о себе. А то уже несколько дней вместе, такое пережили, а по сути — ничего, кроме имени…

— Нечего рассказывать. Изменил семейной традиции: вместо офицера стал историком. Работаю в государственном архиве.

— Зарплата, конечно, не очень?

— Я подрабатываю. Не волнуйся, нам будет на что жить.

— Не волнуюсь. Я по деньгам парней себе никогда не выбирала. Родители у тебя работают?

— Отец — военный пенсионер, но трудится в каком-то оборонном обществе. Мама — учительница. До пенсии ей пару лет.

— Живут отдельно?

— Мы двадцать лет по гарнизонам скитались — отца все переводили, а потом приехали в столицу и стали жить у дедушки в его генеральской квартире. Дедушка с бабушкой умерли, а квартиру родители разменяли. Она была большая и в престижном доме, поэтому нам за нее без всякой доплаты дали две двухкомнатных.

— Какой завидный жених!

— Не издевайся.

— Я вправду! И как это тебя до сих пор не охомутали?

— Пытались. Но я не лошадь, чтобы позволить надеть хомут.

— Зато сейчас шею вытягиваешь.

— Из твоих рук — хоть ярмо!

— Начинается… Молчи уж, богатый женишок! Мы вот с отцом всю жизнь в однокомнатной квартире… Папа сам перегородку в ней сделал — и все. Правда, сейчас в этой квартире никто не живет.

— Почему?

— У папы есть женщина, он — у нее. А я — у Кузьмы.

— Так он еще и Кузьма!

— Перестань! Он умный, смелый, честный. Он мне жизнь спас. Во Франции, когда за нами на машине гнались, стреляли… Он сбил их в пропасть.

— Читал в твоей газете. Как я понимаю, он вместе с тобой в той машине был? Себя тоже спасал?

— Какой ты!

— А разве не так? Мне не нравится, что он тебя обижает.

— Он не обижает.

— Тогда почему ты плачешь?

— Я… Мы прожили вместе полгода, а я до сих пор не знаю, кто я ему. У него ко мне — серьезно или так… Он, когда мы познакомились, долго рассказывал мне, как любил свою первую жену, а мне ни разу не сказал, что любит. Хоть бы намекнул.

— Он был женат?

— Пятнадцать лет. Потом жена его нашла немца, он у нас филиал фирмы возглавлял, и уехала с ним с Германию. Ребенка родила. А старшая девочка, Вика, осталась с отцом. Ей тринадцать, она сейчас в летнем лагере.

— Вы с ней ладите?

— Замечательно. Когда переехала, больше всего ее боялась. Что скажет, как посмотрит… Оказалась, умная девочка. Разбалованная немножко, но добрая. Мы с ней как сестры. Она мне говорит: «Не обижайся на папу. Он и маме, пока вместе жили, ни разу не говорил, что любит. Та на него даже ругалась: «У, бирюк!» Ты оставайся с нами насовсем…»

— Ну вот, опять… Захлюпала.

— Прости.

— Не за что прощать. Хочу тебя пожалеть, но боюсь, что будешь по рукам бить.

— Не буду. Я тебе голову на плечо положу, можно?

— Конечно!

— Хорошо, если б ты был моим братом!

— Не надо!

— Ладно, ладно… Давай еще о чем-нибудь поговорим! Не спится. Луна вон какая: в доме светло, как днем.

— И мы с тобой вдвоем в этом лунном свете…

— Да ты еще и поэт!

— Сам стихов не пишу, но других знаю. Почитать?

— Дуне почитаешь. Она оценит.

— Далась тебе Дуня!

— Хорошая девочка. Вы замечательно друг другу подходите. Честное слово!

— Позволь мне самому решать.

— Иногда нужно, чтоб и подсказали.

— Я тебе полночи подсказываю…

— Мне уже поздно. Я пристроена.