Роберт Говард - Конан (сборник)

— Что с этим всадником?

— Мертв, — она вздрогнула. — Летучая мышь вырвала его из седла, а затем бросила его труп в реку. Я потеряла сознание, потому что лошадь в панике ударила меня…

Девушка подняла маленькую руку к ране на лбу.

— Тебе повезло, что ты осталась жива, — пробурчал Конан. — Ладно, девчонка, мы отправимся в гости к этому твоему хозяину, и выясним, что ему нужно от Конана. И откуда он знает мое имя!

— Ты пойдешь? — беззвучно шепнула она.

Он рассмеялся и, запрыгнув в седло черной кобылы, поднял девушку могучими руками на луку седла перед собой.

— Да! Я одинок, среди врагов, в чужой стране. Моя работа окончилась вместе с гибелью армии Бакры. Почему бы мне не встретиться с человеком, который выбрал меня среди десяти тысяч воинов и сулит мне золото?

Они перебрались через реку по утонувшему в тени броду, пересекли погруженную во мрак равнину и добрались до Яралета, твердыни Манхассем Хана. Сердце Конана, которое никогда не билось с большей радостью, чем в предчувствии приключений, пело.

4. Дом Аталиса

Странная беседа происходила в небольшой комнате с драпированными бархатом стенами, освещенной тонкими свечами. Комната принадлежала Аталису, которого одни называли философом, другие ясновидцем, а третьи плутом.

Эта таинственная личность была худощавым мужчиной среднего роста, с великолепной головой и строгими чертами истинного ученого, однако острый взгляд его напоминал скорее взгляд проницательного торговца. Он был одет в прямое платье из богатой ткани, а голова его была обрита в знак того, что он посвятил себя искусствам и наукам. Аталис негромко говорил со своим собеседником, и сторонний наблюдатель, если бы таковой нашелся, мог бы заметить в его поведении странную особенность. Беседуя, Аталис жестикулировал только левой рукой. Правая его рука лежала на бедре, неестественно вывернувшись. И время от времени его спокойное умное лицо ужасно искажалось внезапным спазмом сильной боли. В этот миг его правая нога, скрытая под длинным одеянием, судорожно дергалась.

Его собеседником был тот, кого в городе Яралет знали и чтили как принца Тхана, отпрыск древнего и аристократического дома Турана. Принц был высоким худым человеком, юным и неоспоримо красивым. Его правильное и крепкое тело воина, спокойная уверенность его серостальных глаз обращали на себя большее внимание, чем пышность завитых и надушенных черных волос и расшитого драгоценностями плаща.

Рядом с Аталисом, который сидел в кресле с высокой спинкой, сделанном из темного дерева и покрытом сложной резьбой, в которой были злобно смотрящие химеры и ухмыляющиеся рожи, стоял столик из эбенового дерева, инкрустированного слоновой костью. На столике покоился огромный кусок зеленого кристалла, величиной в человеческую голову. Кристалл мерцал странным внутренним сиянием. Время от времени философ прерывал беседу и вглядывался в глубь мерцающего камня.

— Она найдет его? А он придет? — в отчаянии произнес принц Тхан.

— Он придет.

— Но с каждым мгновением опасность все возрастает. Даже сейчас Манхассем Хан может наблюдать, и нам опасно быть вместе…

— Манхассем Хан лежит, опьяненный сонным лотосом, ибо Тени Нергала были в мире в час заката, — сказал философ. — А на некоторый риск мы должны пойти, если хотим освободить город от этого тирана с кровавыми руками! — Его лицо болезненно дернулось в невольной гримасе непереносимой боли, затем снова разгладилось. Он угрюмо сказал: — И ты знаешь, о принц, как мало времени у нас осталось. Отчаянные усилия отчаявшихся людей!

Внезапно красивое лицо принца исказилось паникой и глаза его, устремленные на Аталиса, вдруг помертвели, превратившись в холодный мрамор. Почти столь же быстро жизнь вернулась в его глаза, и принц откинулся на спинку кресла, бледный и вспотевший.

— Очень… мало… времени! — выдохнул он.

Скрытый гонг негромко прозвенел гдето в темном и тихом доме Аталиса Далековидящего. Философ поднял левую руку, успокаивая встревоженного принца.

Мгновением позже одна из бархатных драпировок отодвинулась, обнаружив потайную дверь. В двери, словно кровавый призрак, возникла гигантская фигура киммерийца, который поддерживал наполовину потерявшую сознание девушку.

Негромко вскрикнув, философ вскочил на ноги и направился к мрачному киммерийцу.

— Добро пожаловать… трижды добро пожаловать, Конан! Входи, иди сюда. Вот вино… еда…

Он указал на табурет у дальней стены и забрал у Конана полуобморочную девушку. Ноздри киммерийца расширились, как у волка, при виде еды. Но, подозрительный как тот же волк, всегда настороже, чтобы не попасть в ловушку, он обвел горящими голубыми глазами улыбающегося философа и бледного принца, и осмотрел каждый уголок маленькой комнаты.

— Позаботьтесь о девчонке. Ее сбила лошадь, но она все равно доставила мне ваше послание, — проворчал он и без церемоний пересек комнату, налил и осушил кубок крепкого красного вина. Схватив основательный кусок мяса с тарелки, он принялся насыщаться. Аталис позвонил в колокольчик и передал девушку на попечение молчаливого раба, который появился изза другой драпировки как по волшебству.

— Ну, так в чем дело? — спросил киммериец, усевшийся на низкую скамейку и сморщившись от боли в раненом бедре. — Кто вы такие? Откуда вы знаете мое имя? И что вам от меня нужно?

— Мы поговорим позже, — ответил Аталис. — Ешь, пей и отдохни. Ты ранен…

— Кром побери любые задержки! Будем говорить сейчас.

— Хорошо. Но позволь мне промыть и перевязать твою рану, пока мы будем говорить.

Киммериец пожал нетерпеливо плечами и чтото невежливо пробурчал в ответ на любезное поведение философа. Пока Аталис промывал его рану, умащал ее пахучей мазью и перевязывал чистой полосой ткани, Конан утолял голод, пожирая холодное мясо с пряностями и поглощая красное вино.

— Я знаю тебя, хотя мы никогда не встречались, — начал Аталис мягким спокойным голосом. — Тому причиной мой кристалл — вон тот, на столике рядом с креслом. В его глубинах я могу видеть и слышать на тысячи лиг.

— Колдовство? — Конан мрачно сплюнул, демонстрируя презрение воина к подобным магическим штучкам.

— Называй так, если хочешь, — льстиво улыбнулся Аталис. — Но я не колдун, я лишь ищу знания. Некоторые называют меня философом… — его улыбка скривилась в чудовищный оскал агонии. Покрывшись мурашками от ужаса, Конан смотрел, как корчится философ.

— Кром! Ты что, болен?

Задыхаясь от боли, Аталис упал в свое кресло с высокой спинкой.