Антон Грановский - Война демонов

– Доползешь ли? – с напускной заботливостью осведомился он. – Нога-то небось сломана.

Велигор продолжал ползти. Нога болела невыносимо, левый бок, которым он ударился о дерево, затек и онемел. Но советник все хватался пальцами за траву и все полз дальше.

«Подвел, – мучительно думал он. – Попался. Как мальчишка».

Лагин еще немного полюбовался видом корчащегося от боли противника, потом улыбнулся и сказал:

– Не печалься, Велигор. Я помогу твоей беде. Видел, какой я сильный? Таким же будешь. И нога твоя срастется.

Велигор продолжал ползти. Он прополз уже две сажени, осталось еще две, но силы стремительно покидали советника.

– А ты упорный, – уважительно проговорил Лагин. – Из тебя получится хороший стригой. Ладно, пора дело делать.

Лагин закатал рукав левой руки, затем поднес руку к губам и прокусил себе запястье. Лицо его болезненно скривилось, а по предплечью потекла струйка черной крови.

Правой рукой Лагин ухватил советника за волосы и поднял его голову от земли, а левую сунул запястьем Велигору в рот.

– Нет! – крикнул советник и попытался отплюнуться. Но Лагин снова заткнул ему рот кровоточащим порезом.

– Поздно, – сказал он. – Ты уже мой.

Велигор задергал головой, пытаясь высвободиться, но Лагин держал крепко. Лишь посчитав, что советник наглотался достаточно мертвой крови, вурдалак отпустил его. Велигор тяжело поднялся на ноги.

– Нет… – хрипло проговорил он. – Я не буду… таким, как ты.

Лагин засмеялся.

– Куда ты денешься? Моя кровь уже бурлит в твоих жилах.

Несколько секунд Велигор стоял, с изумлением прислушиваясь к своему телу, затем вдруг бросился к мечу. Лагин хотел преградить советнику дорогу, но тот оказался расторопнее. До-бравшись до меча, советник быстро поднял его, выдернул из ножен и с размаху вогнал клинок себе в живот.

Лагин злобно зарычал, замахнулся ногой и с силой пнул Велигора по ребрам. Тело советника взлетело в воздух, перекувыркнулось, пролетело две сажени и бухнулось на бурелом. Торчащие из бурелома ветки проткнули советника насквозь.

– Глупец! – презрительно и гневно крикнул Лагин. – Ты мог стать неуязвимым и сильным, как бог! А теперь сдох, как паршивая собака, и упыри обглодают твое тело! Тьфу!

Стригой в сердцах сплюнул себе под ноги, развернулся и быстро зашагал к городу.

– Здрав будь, пресветлый княже!

Князь Егра поднял тяжелые веки и взглянул на советника.

– И тебе не болеть, Велигор, – проговорил он своим тихим, скрипучим голосом. – Веки князя чуть прищурились. – Ты сегодня странно выглядишь, советник. Уж не захворал ли?

Велигор поправил рукою волосы, выбившиеся из-под красной парчовой шапки-кумовки, и улыбнулся.

– Всю ночь провел без сна, княже. Все думал, верно ли мы делаем, что ссоримся с лесными тварями.

– И что решил?

– Решил, что верно. Ежели у тебя во дворе муравейник, выжги его огнем, пока термиты не сожрали твой дом.

Князь Егра усмехнулся:

– Вижу, бессонная ночь пошла тебе на пользу, Велигор.

Егра протянул руку к столу, стоявшему у дивана, и взял серебряный кубок с прохладным красным вином. Поднес кубок к губам и сделал несколько больших глотков.

– Пришли послания от князей радимичского и дреговичского, – доложил Велигор. – Они не станут нам мешать. А радимичский даже пришлет на подмогу отряд из тысячи конных дружинников. Через три дня будут здесь.

– Хорошая новость, – сказал князь и поставил кубок на стол. – Что с Гиблым местом?

– Все, как ты велел, княже. Вырубили десять верст вглубь.

– Что серый люд? Ропщет?

– Ропщет. Но дальше этого дело не идет.

Егра потер пальцами безволосую щеку. Потом провел широкой ладонью по лысой гладкой голове и спросил:

– Сколько сгинуло минувшей ночью?

– Три десятка человек, – ответил Велигор.

Князь вздохнул и с неудовольствием проговорил:

– Много.

– Будет больше, коли не вырубим лес, – сказал на это Велигор.

– Тут ты прав. – Егра снова потянулся за кубком, и самоцветные перстни ярко блеснули у него на пальцах. – Созови домовых бояр. Будем держать совет. Хочу через четыре дня двинуть дружину на Голядь.

Велигор кашлянул в тощий кулак и осторожно проговорил:

– Не все бояре тебя поддерживают, княже. А есть такие, которые начнут сеять раздор да разлад. У иных бояр языки длиннее их кафтанов.

– Ничего. Языки и подрезать можно. – Егра мрачно усмехнулся и добавил: – Вместе с головой. Дружина мне верна, а значит, бояр бояться нечего.

– Верно, – согласился Велигор.

– Ну, раз верно, так ступай.

Князь поднес кубок к толстым губам, а Велигор, поняв, что разговор закончен, пошел к двери.

Выйдя из княжьих покоев, советник повел себя странно. Он прислонился спиной к стене и обмяк лицом.

Затем поднес ко рту руку и выплюнул на ладонь маленькую черную горошину. По лицу его пробежала судорога, Велигор хрипло вдохнул воздух и… вдруг превратился в юную девицу.

Губы девицы приоткрылись, и она шепнула сама себе грубым мужским голосом:

– Рута!

И сама же ответила – но голосом тонким, девичьим:

– Да, мой господин!

– Получилось ли?

– Да. Тяжело, но я справлюсь.

– Ты умная девочка.

Рута улыбнулась:

– Это ты умный. Я токмо рот раскрываю. А ты в него словеса вкладываешь.

– Не истаял ли перелиц?

Рута глянула на горошину.

– Не весь. Стаял на четвертинку.

– Это хорошо. Ты помнишь, что тебе нужно сделать?

– Да, мой господин. Я все помню.

– Не подходи к окнам до сумерек.

– Да.

– И не забудь главного – тебе нельзя умываться. Смоешь травяную мазь, и солнце тебя погубит…

Рута вздохнула:

– Да, мой господин. Я помню. Не волнуйся за меня. Пока ты со мной, я ничего не боюсь и все могу.

– Я верю в тебя, моя милая. Не подведи меня.

– Не подведу.

Рута набрала побольше воздуха, как перед прыжком в воду, и снова сунула перелиц под нижнюю губу.

Рута была дочерью теремной девки и «проезжего молодца». С двенадцати лет мать стала посылать ее на торжок – торговать с лотка баранками и сладкой снедью.

Руте на торжке нравилось. Рядом – веселые подружки, мимо прохаживаются молодцы. С иными из них девки игриво заговаривали и говорили такие вещи, от которых Рута краснела.

Вскоре, однако, краснеть она перестала. А иногда и сама вставляла словцо-другое. Весело было на торжке – что и говорить. Да только всему однажды приходит конец.

Так случилось и с жизнью Руты. Сперва у нее заболела мать. Заболела ни с того ни с сего – просто легла на кровать и сказала, что больше не встанет. В горнице осталась огромная корзина с ворохом господского нестираного белья. И Рута испугалась не столько за здоровье матери, сколько за это белье.