Священная охота - Буджолд Лоис Макмастер
Йяда переводила глаза с Венсела на Ингри.
— Ох… — выдохнула она.
Ингри чувствовал, как кровь отхлынула от его лица. Ему казалось, что стены его крепости рушатся от подкопов Венсела.
«Нет, нет! Всё это чепуха, бессмыслица, детские сказки! Венсел просто придумал жестокую шутку, чтобы посмотреть, проглочу ли я наживку…»
Вслух же он прошептал:
— Каким образом?
— Каким образом этот мудрый волк явился к тебе, хочешь ты сказать? — Венсел пожал плечами. — Хотел бы я это знать. Когда Аудар Великий, — в его устах это имя прозвучало зловеще, — вырвал сердце Вилда при Кровавом Поле — там, где находилось святилище Священного древа, которое он осквернил, — даже тогда ему не удалось уничтожить всех. Некоторые из воинов и шаманов не присутствовали на обряде, случайно опоздав, и не попали в засаду.
Йяда бросила на Венсела ещё более острый взгляд. Тот явно видел, какой интерес пробудил у своих слушателей, и продолжал:
— Даже полтора столетия преследований после победы Аудара не уничтожили всех знаний, как ни старались жрецы. Кое-что сохранилось, хотя по большей части не в виде письменных свидетельств, как в библиотеке замка Хорсривер, — их, конечно, специально собирали некоторые из моих предков, но ведь нужно было иметь, откуда собирать… Однако в глухих уголках, в горах и в болотах, на бедных хуторах — Кантоны, например, быстро сбросили дартаканское ярмо — традиции, если и не породившие их знания, сохранялись долго. Они передавались от поколения к поколению как тайные семейные или деревенские обряды, пусть их смысла уже никто и не понимал. То, чего даже Аудар не смог добиться, свершило Время-разрушитель. Я не думал, что после всех безжалостных гонений священные животные сохранились, но, похоже, выжили по крайней мере… два. — Голубые глаза Венсела впились в Ингри.
Мысли Ингри метались и, казалось, отчаянно скребли когтями по полу клетки. Ему удалось выдавить из себя только какой-то нечленораздельный звук.
— Чтобы тебя утешить, — продолжал Венсел, — могу сказать, что это объясняет твою долгую болезнь. Твой волк оказал на твою душу гораздо более сильное влияние, чем простые звери твоего отца или Йяды на них. Четыре столетия кажутся невозможно долгим временем — сколько же поколений волков они вместили? — и всё-таки… — Пристальный взгляд Венсела заставил Ингри поёжиться. — Да уж, действительно, вниз, всё глубже и глубже… ты очень точно подметил. Воины, принявшие в себя дух зверя, с лёгкостью управляли своими животными: ведь обычные звери с готовностью подчинялись более мощному человеческому разуму. В Древнем Вилде, если бы тебе было суждено вместить в себя великое животное, этому предшествовало бы долгое приготовление и обучение, и ты получил бы поддержку других таких же воинов. Тебя не бросили бы, тебе не пришлось бы на ощупь искать свой путь, спотыкаясь в ужасе и сомнениях, едва не впадая в безумие. Так что неудивительно, что ты ответил на это тем, что искалечил себя.
— Разве я искалечен? — прошептал Ингри.
«И каким же чудовищем я оказался бы, если бы не был искалечен?»
— О да.
Йяда, проницательно взглянув на Венсела, поинтересовалась:
— А вы — нет?
Тот поднял руки ладонями вверх.
— В меньшей мере. У меня свои тяготы.
«Насколько в меньшей мере, Венсел?»
Сейчас Ингри не столько волновала мысль о том, что он, возможно, обнаружил источник наложенного на него заклятия, как предположение, что он может видеть перед собой своё зеркальное отражение.
Венсел снова повернулся к Ингри.
— Как бы то ни было, твоё неведение оказалось для тебя спасительным. Если бы служители храма заподозрили, какого зверя ты на самом деле носишь в себе, они так легко не простили бы тебя.
— Не так уж легко мне это далось… — пробормотал Ингри.
Венсел помолчал, словно обдумывая новую мысль.
— Пожалуй… Связать великого зверя — это должно было потребовать немалых трудов. — На его губах промелькнула уважительная, даже боязливая улыбка. Потом Венсел взглянул на свечи, уже почти догоревшие в канделябре посередине стола. — Становится поздно. Завтра нас ждут новые заботы. Нам предстоит на некоторое время расстаться, но, Ингри, умоляю тебя: не делай ничего, что снова могло бы привлечь к тебе внимание, до тех пор, пока у нас не будет возможности поговорить.
Ингри едва позволял себе дышать.
— Я всегда думал, что мой волк — источник насилия, ярости, разрушения, убийства. Что ещё способен он… способен я совершить?
— Это будет следующим уроком. Я преподам его тебе, когда мы оба окажемся в Истхоме. А пока, если ты дорожишь жизнью, храни свой секрет — и мой тоже. — Венсел устало поднялся из-за стола и распахнул дверь перед Ингри и Йядой — ясное указание на то, что и ужин, и откровенная беседа закончены. Ингри, едва державшийся на ногах, мог только поблагодарить за это богов.
Глава 9
Кровать в комнате слуги заскрипела под весом Ингри, который рухнул на неё и стиснул руки на коленях. Интроспекция была привычкой, которой он всегда избегал, боясь того, что может ему открыться. Этой же ночью он наконец заставил своё восприятие обратиться внутрь.
Ингри прорвался сквозь привычный смутный страх, как сквозь густой туман, отметя в сторону цепляющиеся побеги самообмана, мешавшие его внутреннему зрению. Тратить на них время и внимание он больше не хотел. Когда-то он воспринимал живущего в нём волка как нечто вроде закапсулированного комка в животе, лишнего органа, не выполняющего никакой функции. Этого комка, волка, теперь не было на прежнем месте. Не было его и в сердце, и в уме Ингри, хотя попытка заглянуть в собственный разум показалась ему похожей на попытку увидеть свой затылок. Зверь действительно не был больше связан. Так где же?..
«Он в моей крови», — понял Ингри. Не в какой-то части организма, а повсюду. Волк не скрывался теперь в Ингри; он был им. От него не избавиться, как если бы это был кулак, который можно отрубить, или глаз, который можно вырвать: такие простые хирургические меры не помогут.
Ингри открылась возможная причина того, почему жители болот устраивали такие кровавые жертвоприношения, — причина, даже для них самих теперь скрытая в глубине веков. Они вечно враждовали с жителями Древнего Вилда и бились с воинами, несущими в себе духов животных, и шаманами лесных племён. Среди их пленников, должно быть, иногда оказывались такие, которых опасно было оставлять в живых. Так не преследовали ли когда-то кровавые жертвы мрачную практическую цель?
Не могло ли чисто физическое разделение — крови и тела — служить и духовному, освобождая душу от греха?
Начавшийся ещё в древности путь вёл, казалось, в кровавую трясину. Испытывая скорее холодное любопытство, чем какое-либо иное чувство, Ингри порылся в седельной сумке и вытащил шнур, снятый с балки в спальне Болесо. Положив его на постель рядом со своим кинжалом, он поднял взгляд к потолку, на который единственная свеча бросала странные тени. Да, такое можно совершить, это величайшее принесение себя в жертву. Связать себе ноги, подтянуть за шнур к балке, завязать узел… повиснуть вниз головой. Полоснуть острым как бритва клинком по горлу. Ингри мог выпустить своего волка в горячем алом потоке, положить конец своим мучениям, прямо здесь и сейчас. Избавить себя от всякого осквернения окончательным и бесповоротным отказом подчиниться.
«Я могу отвергнуть тёмную силу»…
Вступив в ещё более непроглядную тьму.
Так что же, его душа, отвергнутая богами, просто тихо истает, как, по слухам, случается с разлучёнными с телом, проклятыми призраками? Такая судьба казалась не столь уж ужасной. Или… если он ошибается в цели обряда, превратится ли его растерянный дух под действием этой неизвестной силы в нечто… иное? Нечто невообразимое?
Знает ли об этом Венсел?
Все приманки, которые раскидал молодой граф, все его ухищрения ясно показывали, что Венсел думает об Ингри.
«В его глазах я добыча, и он следит, как я спасаюсь бегством».
