Ирина Булгакова - Черный завет. Книга 2
— У меня ничего не получилось.
— А вот у меня получилось. Раньше такое сочетание называли "слепая стрела". Когда пущенная в промах стрела неожиданно поражала цель. Да, только такое звонкое имя могла дать тебе мать.
Граф облокотился на высокую спинку ее стула и долго смотрел на девушку. Так долго, что в конце концов она не выдержала.
— Вы уверены, граф, что речь идет все еще о моей матери?
— Ах, звезда моя, я отвык от подарков, которые дарует мне судьба. Ты — мое счастье, моя награда. Твоя мать была высокой девушкой…
Опять угадал, — успокоила себя Роксана, — всякое случается. Но увещевание не помогло. Корсет стеснял дыхание — вот наверное, чем объяснялись бешеные скачки сердца.
— Ты другая, — улыбнулся граф. — И как ни прискорбно — в отца.
Опять угадал, — Роксана отложила в сторону нож, которым так и не воспользовалась.
— Жизнь моя изменилась в то мгновенье, когда я отдал твою мать отцу, — ничего похожего на прежнее легкомыслие не звучало в тоне владельца замка. — Я близко знал твою мать…
— Надеюсь, — она с трудом проглотила застрявший в горле ком, — не настолько близко, чтобы считать меня своей дочерью?
— Нет, — граф был серьезен. — Я мечтал бы об этом, но нет. Я отпустил ее и получил то, что мне причиталось.
— Много? Много причиталось?
— Много, девочка моя, много. Но ошибок прежних лет я не повторю. Твои… спутники утром покинут мой замок живыми и невредимыми. А ты…не хочу начинать с обмана. Ты останешься со мной.
— Да? — Роксана с силой отодвинула стул и поднялась.
Из глаза встретились. Высокий, прямой, изысканный — граф стоял перед ней. На дне бездонных глаз стыла тоска.
— И зачем деревенская девчонка понадобилась графу? — непослушными губами произнесла она и почувствовала холод, ледяным ветром скользнувший по обнаженным плечам.
— Оставь, Роксана, — его голос опустился до немыслимых низов. — Я посмеялся бы с тобой, но забыл, как это делается. Ты останешься со мной и мы разделим с тобой вечность. И твои демоны мне не страшны, — шепотом сказал он и губами коснулся ее шеи.
— Демоны? — так же тихо спросила она. — У меня что, их много?
— У тебя их… есть.
— Понятно, — она сжала зубы. — Уверен, что не страшны?
Хохот лязгом железа еще звенел в ушах, но чаша, в которой копился страх, стократ усиливаемый догадками — переполнилась. Столовый нож, которым она так и не воспользовалась сам прыгнул ей в руку.
Все случилось одновременно: ее удар и отчаянный крик Леона.
— Бесполезно, Роксана! Он мертвец!
Слово покатилось в голове, отыскивая выход.
Рукоять ножа, которым полагалось разделывать мясо, ненадолго задержалась в руке. Привычное к разделке мертвой плоти, тупое лезвие спело лебединую песню — с размаху вонзилось в плоть живую. И лишь погрузившись в вожделенное тело по рукоять, тяжело, как в дерево — нож осознал ошибку. Вместе с ним осознала ошибку и Роксана. В отличие от бесчувственного оружия страшное открытие повергло ее в состояние ужаса.
— Лучше один раз увидеть, чем сотни раз услышать, — глухо, как сквозь слой войлока донеслись до нее слова графа.
Роксана его не слушала. Она не могла оторвать взгляда от рукояти ножа, вонзившегося в грудь Бертрана чуть выше сердца. На белой разорванной рубахе не выступило ни капли крови и зрелище это завораживало.
— Чего ты ждешь, звезда моя? — безжизненный взгляд леденил душу. — Крови нет. Кровь ушла в землю.
— Ты врешь, — сказала она для того, чтобы услышать звук своего голоса.
— Хотелось бы. Но нет. Я — Отверженный. Мне имя — Душегуб. Так что прежнее можешь забыть. Хотя мне будет приятно, если ты будешь время от времени называть меня Бертом. Так звала меня твоя мать…
Мертвый граф не договорил. Неистовый звон железа наводнил зал. Вскочил со своего места кочевник. Высоко поднятый стул обрушился на головы тех, кто стоял за ним. Из темноты спешили к нему новые тени. Сверкали обнаженные клинки.
Пока Леон поднимался из-за стола, сжимая в руке единственное оружие — столовый нож, кочевник двигался быстрее молнии. Он возник у ближайшего призрака за спиной. С лязгом, потревожившим спящее эхо, на мраморную плиту упал меч. В тот же миг он оказался в руках у кочевника. Серебристым веером при свете свечей раскинулось неуловимое движение его меча. Он отступал к двери, не давая преследователям приблизиться к себе. Но тени будто делились и с каждым мгновеньем их становилось все больше.
Леон вскочил на стол и перескакивая чрез огромные блюда тоже кинулся к выходу. Кто-то из теней размашисто резанул мечом повыше столешницы. Раздался звон посуды, брызнуло в разные стороны красное вино из разбитого кувшина — будто кровью окрасилась скатерть. На миг запнулся Леон, с ходу перепрыгивая через опасное препятствие. Окрыленный удачей, он бежал дальше. Со всех сторон к столу потянулись безмолвные тени. Еще взмах — на этот раз повыше. Леон прыгнул, преодолевая очередной поднятый меч. Но удача отвернулась от него. Носком сапога он задел высоко отставленный клинок и кубарем, сметая стоящую на столе посуду, покатился на пол.
Кочевник отбивался от пятерых наседавших на него противников. Вполне возможно их было и больше. В огромном зале одна за другой гасли свечи и темнота подбиралась вплотную к месту сражения. Кочевник исступленно рычал, предчувствуя грядущее поражение. И в его рычании Роксане чудилось собственное имя.
— Не бойся, звезда моя, — смягчая хриплый голос, сказал граф. — Ничего с ними не будет. Их отведут за реку и освободят. Но ты…
— Зачем я тебе? — путаясь в юбках, Роксана отступала. Взгляд помимо воли приковывала торчащая из груди рукоять.
— Не бойся меня, — граф не отставал от нее ни на шаг. — Ты при жизни была для меня многим, а после жизни стала всем.
— Я никем для тебя не была, Берт. Я тебя не знаю, — и отступала дальше. — Отпусти меня…
— Опять? И не проси. Это при жизни я дураком был, но смерть — она многому учит. Особенно после того, как понимаешь: нет тебе жизни в Небесной обители. Но самое страшное, Роксана, — граф стремительно шагнул навстречу и она не успела отступить, — осознание того, что тебе не с кем разделить грядущую вечность.
— Отпусти меня, — пленница сделала шаг назад, но не рассчитала и наступила на подол. Хорошо хоть, быстро выпрямилась. Неизвестно, удалось ли бы ей сохранить присутствие духа, коснись ее своими холодными пальцами мертвец.
— Нет, Роксана, не проси, — безжизненный взгляд ножом царапал кожу. — Смерть только ума прибавляет. А все остальное отнимает.
Волокли по полу еще сопротивляющегося Леона, до хруста сжав руки за спиной. Он что-то кричал. Тени закрывали ему рот. Сопротивлялся он отчаянно, но добился лишь того, что спеленали его как младенца, протащили по полу и утонули вместе с ним в темноте открытых дверей.
Кочевника подвела вера в оружие. Он попытался как когда-то в схватке с морочницами, со всего маху отрубить призраку голову. Затупленному от времени оружию было далеко до того клинка, к которому с такой любовью относился кочевник. С тупым скрежетом меч застрял в шейной кости. Напрасно старался Ханаан-дэй освободить клинок. Ему не хватило времени. Его ударили сзади и он упал. В толпе призраков исчез бьющийся в слепой ярости кочевник, напрасно пытающийся выбраться из-под груды мертвых тел. Его одинокий крик потерялся в шорохе бессловесной возни теней.
Пятиться дальше было некуда. Спина уперлась в каменную кладку. Словно того и ждали разом погасли все свечи. Напрасно пыталась Роксана разглядеть графа, от которого и при свете не ждала ничего хорошего. А уж в темноте…
Услышав мысли пленницы, на помощь пришел ветер. Стремительный порыв выдул из давно потухшего камина золу, разворошил, поднимая к сводчатому потолку. В воздухе кружился серый пепел и мерцал во тьме, как далекие звезды. В призрачном свете скалились безгубые лица, таращились выклеванные воронами пустые глазницы.
Прямо на Роксану шел граф. Свечным воском оплывало белое лицо, обнажая рассеченную до кости бровь. Голова его тряслась. Из разверстой на шее раны медленно, задерживаясь в воздухе падали на пол тягучие черные капли.
5
— Я тебя не звала.
— Не звала, — как эхо отозвался демон и тонкие крылья затрепетали, словно им передалась тяжесть перехода из мира Иного.
— Так зачем ты пришел? — тяжелый упрек стрелой полетел в демона, но цели не поразил.
— Я не приходил. Ты спишь. Когда ты засыпаешь, грань между мирами истончается и мы можем говорить. Только одно — ты вряд ли будешь помнить о нашем разговоре. У людей избирательная память.
— Я не сплю, — упрямо поджала губы Роксана. Каменные стены, лишенные окон давили на нее. Свет одинокой свечи лишь подчеркивал тьму, что пряталась в углах.
