Светлана Багдерина - И стали они жить-поживать

И вызывающе-равнодушно зияла пустотой там, где пятьдесят лет покоилось его величайшее сокровище.

Кираса на его груди, там, где висел Камень, прогорела страной формой — кругом. Обуглилась и одежда под ней.

Камня нигде не было.

Как сумасшедший кинулся он на кучу камней и принялся разбрасывать их с нечеловеческой силой, лихорадочно, безумно надеясь, что вот сейчас, сию минуту, под этим камнем, за этой доской лежит, цел-невредим, его Камень, его дитя, его жизнь…

— Его там нет, — прохрипел из угла знакомый голос.

Кто это?..

Кто-то еще, кто выжил в этом аду?..

Но это невозможно!..

Бессмертный здесь один я!!!..

Колдун неохотно оторвался от созерцания голых каменных плит пола и повернул голову на звук.

Брат.

— Что ты об этом знаешь, болван? — прорычал он.

— Знаю, — тоненьким, дребезжащим смешком захихикал дед Зимарь. — Знаю то же, что и ты знаешь… Что пламя Змеи такое же горячее и мощное… как и пламя Сердца Земли… из которого ты создал свой Камень… И что уничтожить его можно, только бросив в тот огненный колодец…или дыханием Змеи…

— Откуда ты?!..

— Змея рассказывала Серафимушке легенду о происхождении их рода… Та — Находке и Сайку… Помнишь, небось, своих бывших прислужников?.. А я всегда был до удивительных историй да преданий падок… Вот Саёк мне по дороге в Лукоморье и рассказал…

— Подумаешь — Камень!.. — пренебрежительно оскалился колдун и сделал шаг к деду Зимарю. — У меня есть город, у меня есть в этом городе армия, у меня есть змеиное яйцо, а теперь у меня есть еще и ты! Несколько недель в пути и работе — и жизнь снова будет прекрасна и удивительна, Мороз.

— Ох, не люблю я худые вести сообщать… — печально покачал головой дед Зимарь и снова засмеялся. — Но у тебя нет города, Костей. Потому что я отослал твоих головорезов прочь за ворота. И у тебя нет змеиного яйца. Серафима и Иванушка должны были спасти его. А раз Змиулания обернулась против тебя, оно в безопасности. А я… что я? Я уже стар и свое отжил, и смерти не боюсь, Костей.

— А еще… милый дедушка… — кучка лепнины, в страхе покинувшей свою стену во время светопреставления в аудиториуме, зашевелилась, и из нее показалась грязная, разбитая, но очень воинственно настроенная голова Агафона. — А еще у тебя есть я…

— Я, конечно, понимаю… — потекла гора красной щепы рядом, — что ты, старый пень, бессмертный… но как раз для таких гадёнышей… придумали пожизненное заключение…

И из груды гипсовых завитушек, присыпанных опилками красного дерева, выбрался грозно насупленный Граненыч, а за ним показалась макушка царя в смятой и похожей теперь больше на самый дорогой в мире шутовской колпак, короне.

— Держите… его…

— Видишь… — прохрипел Агафон, выдирая себя из-под расколовшейся надвое резной балки. — Против тебя… я кое-чего стою… мой щит сработал…

— Ну… что скажешь… братец?.. — усмехнулся дед и нащупал рядом с собой камень потяжелее[237].

Костей свирепо зарычал от злобы и бессилия, дико оглянулся, и вдруг рванул по засыпанным мусором ступенькам наверх.

Туда, где на одной балке и честном слове висели остатки балкона.

И где на балконе, словно пиратский флаг, вяло колыхался на сонном вечернем ветру черный ковер, оставленный дедом Зимарем.

— Стой, подлец!.. — Граненыч рванулся из своей красной горки как феникс из пепла, но так просто ее было не раскидать. — Уйдет же, уйдет, кошкин сын!..

Не оглядываясь и не удостаивая полузасыпанную компанию больше ни единым словом и звуком, колдун сосредоточено перепрыгивал с балки на камень и с камня на лепнину, стремясь во что бы то ни стало добраться до ковра прежде, чем кто-нибудь успеет первым добраться до него самого.

— Уйдет же, Агафонушка, уйдет, как в воду канет!..

— К-кабуча!!! — весело и яростно взревел юный маг и, не задумываясь о последствиях, метнул в Костея свою любимую, но невыполнимую "Ледяную фигуру".

Поскользнется, свалится, тут мы его и загребем тепленького…

Ярко-алые лучи вырвались из кончиков пальцев чародея и ударили в спину уже почти добравшегося до вожделенного ковра колдуна…

Все пространство заполнили ослепительно-серебряные искры, раздался звук, словно покончила жизнь самоубийством хрустальная ваза, люди ахнули…

Обломки ледяного тела Костея сверкающей лунной дорожкой устилали заваленную обломками самого роскошного аудиториума в мире лестницу из шестидесяти ступенек.

За проломом раздалось натужное, беспорядочное хлопанье гигантских крыльев, и над оскалившимся уцелевшими камнями краем стены показались три змеиных головы.

Один взгляд трех пар глаз на открывшуюся картину разгрома — и умная Змея поняла всё.

Тройная струя кипящего жидкого пламени вдоль лестницы, превратившейся после этого в детскую горку из расплавленных камней, довершили победу.

С бессмертием тела, натворившего столько зла, было покончено, и бессмертная душа Костея легким паром унеслась туда, где ей было самое место.

— И… это всё? — недоверчиво оглядывая скользкую каменную дорожку на месте лестницы, проговорил Граненыч.

— Похоже, — всё еще не веря собственным глазам, ушам и прочим органам чувств, включая подозреваемое шестое и неоткрытые еще седьмое, восьмое и восьмое-бис, ответил Агафон.

— Как — всё?!..

— Что значит — всё?!..

— И после этого они называются друзьями!!!..

И тут же, вслед за возмущенными голосами откуда-то из-под пола, потому что дверной проем и коридор сгинули бесследно, вылезли запыхавшиеся, чумазые, но смеющиеся Серафима, Иван, Саёк, а за ними — целый спасательный отряд, все с мечом в одной руке и с лопатой — в другой, ведь в таких ситуациях никогда не знаешь, какого рода спасение потребуется попавшим в беду.

К счастью, мечи пришлось отложить и заняться раскопками и оказанием первой помощи.

— Костеевцы, — не унимался дед Зимарь, пока дружинники извлекали его из-под выщербленной, треснувшей, но всё еще прочной и, самое главное, тяжелой, малахитовой столешницы кафедры. — Костеевцы из города вышли? Они были переодеты в солдат твоей страны, Симушка!..

Дружинники расхохотались.

— Не успели, дедушка, не успели! — весело воскликнул один, и дед узнал Володьку из караула у ворот.

— А что случилось?..

И дружинники, наперебой, как горячий анекдот, стали рассказывать:

— Ты не поверишь, но не прошло и двух часов, как прибыло настоящее лесогорское войско!..

— Пять тысяч!..

— Костеевцы, что у ворот, тут же кинулись на наших…

— Да куда им, полутора сотням, против наших двух!..