Рэй Брэдбери - О скитаньях вечных и о Земле

– О!

Чаша погрузилась в Солнце. Она зачерпнула частицу божественной плоти, каплю крови вселенной, пламенной мысли, ослепительной мудрости, которая разметила и проложила Млечный Путь, пустила планеты по их орбитам, определила их ход и создала жизнь во всем ее многообразии.

– Теперь осторожно, – прошептал командир.

– Что будет, когда мы подтянем чашу обратно? И без того такая температура, а тут…

– Бог ведает, – ответил командир.

– Насос в порядке, командир!

– Включайте!

Насос заработал.

– Закрыть чашу крышкой!… Теперь подтянем, – медленно, еще медленнее…

Прекрасная рука за стеной дрогнула, повторив в исполинском масштабе жест командира, и бесшумно скользнула на свое место. Плотно закрытая чаша, рассыпая желтые цветы и белые звезды, исчезла в чреве корабля. Аудиотермометр выходил из себя. Система охлаждения билась в лихорадке, жидкий аммиак пульсировал в трубах, словно кровь в висках орущего безумца.

Командир закрыл наружный люк.

– Готово.

Все замерли в ожидании. Гулко стучал пульс корабля, его сердце отчаянно колотилось. Чаша с золотом – на борту! Холодная кровь металась по жестким жилам: вверх – вниз, вправо – влево, вверх – вниз, вправо – влево…

Командир медленно вздохнул.

Капель с потолка прекратилась. Лед перестал таять.

– Теперь – обратно.

Корабль сделал полный поворот и устремился прочь.

– Слушайте!

Сердце корабля билось тише, тише… Стрелки приборов побежали вниз, убавляя счет сотен. Термометр вещал о смене времен года. И все думали одно:

«Лети, лети прочь от пламени, от огня, от жара и кипения, от желтого и белого. Лети навстречу холоду и мраку». Через двадцать часов, пожалуй, можно будет отключить часть холодильников и изгнать зиму. Скоро они окажутся в такой холодной ночи, что придется, возможно, воспользоваться новой топкой корабля, заимствовать тепло у надежно укрытого пламени, которое они несут с собой, словно неродившееся дитя.

Они летели домой.

Они летели домой, и командир, нагибаясь над телом Бреттона, лежавшим в белом сугробе, успел вспомнить стихотворение, которое написал много лет назад.

Порой мне Солнце кажется горящим древом…Его плоды златые реют в жарком воздухе,Как яблоки, пронизанные соком тяготенья,Источенные родом человеческим.И взор людей исполнен преклоненья,

– Им Солнце кажется неопалимым древом.

Долго командир сидел возле погибшего, и разные чувства, жили в его душе. «Мне грустно, – думал он, – и я счастлив, и я чувствую себя мальчишкой, который идет домой из школы с пучком золотистых одуванчиков».

– Так, – вздохнул командир, сидя с закрытыми глазами, – так, куда же мы летим теперь, куда?

Он знал, что все его люди тут, рядом, что страх прошел и они дышат ровно, спокойно.

– После долгого-долгого путешествия к Солнцу, когда ты коснулся его, подразнил и ринулся прочь, – куда лежит твой путь? Когда ты расстался со зноем, полуденным светом и сладкой негой, – каков твой курс?

Экипаж ждал, когда командир скажет сам. Они ждали, когда он мысленно соберет воедино всю прохладу и белизну, свежесть и бодрящий воздух, заключенный в заветном слове; и они увидели, как слово рождается у него во рту и перекатывается на языке, будто кусочек мороженого.

– Теперь для нас в космосе есть только один курс, – сказал он.

Они ждали. Ждали, а корабль стремительно уходил от света в холодный мрак.

– Север, – буркнул командир, – Север. И все улыбнулись, точно в знойный день вдруг подул освежающий ветер.

Рэй Брэдбери

Нескончаемый дождь

Дождь продолжался – жестокий нескончаемый дождь, нудный, изнурительный дождь; ситничек, косохлёст, ливень, слепящий глаза, хлюпающий в сапогах; дождь, в котором тонули все другие дожди и воспоминания о дождях. Тонны, лавины дождя кромсали заросли и секли деревья, долбили почву и смывали кусты. Дождь морщинил руки людей наподобие обезьянних лап; он сыпался твёрдыми стеклянными каплями; и он лил, лил, лил :

– Сколько ещё, лейтенант?

– Не знаю. Миля. Десять миль, тысяча.

– Вы не знаете точно?

– Как я могу знать точно?

– Не нравится мне этот дождь. Если бы только знать, сколько ещё до Солнечного Купола, было бы легче.

– Ещё час, самое большее – два.

– Вы в самом деле так думаете, лейтенант?

– Конечно.

– Или лжёте, чтобы нас подбодрить?

– Лгу, чтобы вас подбодрить. Хватит, поговорили!

Двое сидели рядом. Позади них – ещё двое, мокрые, усталые, обмякшие, как размытая глина под ногами.

Лейтенант поднял голову. Когда-то его лицо было смуглым, теперь кожа выцвела от дождя; выцвели и глаза, стали белыми как его зубы и волосы. Он весь был белый, даже мундир побелел, если не считать зеленоватого налёта плесени.

Лейтенант чувствовал, как по его щекам текут струи воды.

– Сколько миллионов лет прошло, как здесь, на Венере, прекратились дожди?

– Не острите, – сказал один из второй двойки. – На Венере всегда идёт дождь. Всегда. Я жил здесь десять лет, и ни на минуту, ни на секунду не прекрашался ливень.

– Всё равно, что под водой жить. – Лейтенант встал и поправил своё оружие. – Что ж, пошли. Мы найдём Солнечный Купол.

– Или не найдём, – заметил циник.

– Ещё час или около этого.

– Вы меня обманываете, лейтенант.

– Нет, я обманываю самого себя. Бывают случаи, когда надо лгать. Моим силам тоже есть предел.

Они двинулись по тропе сквозь заросли, то и дело оглядываясь на свои компасы. Кругом – никаких ориентиров, только компас знал направление. Серое небо и дождь, заросли и тропа, и где-то далеко позади – ракета, в которой лежали два их товарища – мёртвые, омываемые дождём.

Они шли гуськом, не говоря ни слова. Показалась река – широкая, плоская, бурая. Она текла в Великое море. Дождевые капли выбили на её поверхности миллион кратеров.

– Давайте, Симмонс.

Лейтенант кивнул, и Симмонс снял со спины небольшой свёрток. Химическая реакция превратила свёрток в лодку. Следуя указаниям лейтенанта, они срубили толстые сучья и быстро смастерили вёсла, после чего поплыли через поток, торопливо гребя под дождём.

Лейтенант ощущал холодные струйки на лице, на шее, на руках. Холод просачивался в лёгкие. Дождь бил по ушам и глазам, по икрам.

– Я не спал эту ночь, – сказал он.

– А кто спал? Кто? Когда? Сколько мы ночей спали? Тридцать ночей, что тридцать дней! Кто может спать, когда по голове хлещет, барабанит дождь: Всё бы отдал за шляпу. Любую, лишь бы перестало стучать по голове. У меня головная боль. Вся кожа на голове воспалена,так и саднит.