Тимофей Печёрин - Город отражений

А малыш не сдавался. Неуклюже привстал на ножки, пошатываясь. Вновь занес ручку для удара… но не удержал равновесия и инстинктивно попытался ухватиться хоть за что-то, мало-мальски пригодное для опоры. Увы, в качестве этого «чего-то» подвернулась лишь противомоскитная сетка. Которая почти в тот же миг прорвалась под тяжестью живого существа — маленького, но весом все равно неизмеримо превосходящего что мух, что комаров.

За кадром раздался отчаянный крик. Пара рук… волосатых, явно мужских, потянулась к ребенку, тщась в последний момент ухватить его, не дать выпасть. Но было видно, что руки не успевают — опаздывая на долю секунды, отставая на считанные миллиметры.

И на этом сцена маленькой, бытовой, но неизбежной трагедии застыла — кто-то поставил ролик на паузу. А на переднем плане возник человек, отдаленно похожий на Надзирателя за душами. Но только отдаленно, ибо выглядел этот человек не в пример приличней и современнее. Модная прическа, очки, строгий костюм, а борода едва заметна. И не то кожаная папка, не то планшетный компьютер в руке.

«Наверное, многие из смертных сталкивались с чем-то подобным, — тоном не то лектора, не то обычного резонера, но с толикой профессиональной грусти, изрек человек на экране, — погибает дитя, невинное и любимое. И все из-за чего? Из-за беспечности и безответственности родителей… вашей беспечности и вашей безответственности. Ужасно, не правда ли? Но еще ужаснее осознавать, что погибли неиспользованные возможности. Этот малыш мог бы стать известным спортсменом, талантливым художником, гениальным ученым — да кем угодно! И прославить свою семью. Мог бы, но ему не дали шанса добиться этого. И хочется, наверное, все изменить… хоть немного переиграть тот день и час, когда оборвалась маленькая жизнь. Настоящие родители… любящие родители вряд ли посмели бы желать чего-то большего. Только представьте: вы проснулись наутро, а страшный день повторяется. И каким-то чудом ребенок еще жив. Наверняка вы постараетесь, чтобы он остался в живых и в этот день, и еще на много дней после. Но на что вы готовы ради такой возможности?..»

Произнеся эту речь, похожий на Надзирателя оратор исчез с экрана. Осталась только картинка: малыш, за миг до падения застывший в оконном проеме. Жуткое зрелище… и одновременно завораживающее. Оно приковывало, не давая отвести от себя, взгляд.

— Что скажешь? — точно издалека донесся до меня голос Надзирателя за душами — того, привычного, похожего на бомжа и произносящего слово «гаджеты» по слогам.

— Известный спортсмен, — прошептал я, обмирая от подоспевшей догадки, — мог бы стать известным спортсменом…

Заметил я не сразу, но теперь, в режиме паузы смог увидеть: окно выходило во двор, знакомый с детства. Двор родного дома. А сам ребенок… мне, давно не заглядывавшему в детский фотоальбом, узнать его было трудновато. Но не сказать, что уж совсем невозможно.

Неужели почти всей моей жизни — с детсадом, школой и первым курсом универа, с играми во дворе и переездом в большой город — могло не случиться? Видимо, могло. Но кто-то очень сильно мечтал, чтоб его чадо стало известным спортсменом.

— Тогда на улице была жара за тридцать, — словно оправдывая, даром что не себя, пояснил Надзиратель, — вот отец твой и открыл все окна в квартире… как будто не знал, что таким способом только больше жаркого воздуха напустит.

— А мать? — спросил я, судорожно шевеля губами. Голос дрожал.

— Ей потребовалось съездить к каким-то родственникам, — мой собеседник развел руками, — в деревню. А у отца присматривать за тобой получилось… сам видел, как. Но ты не спеши проклинать его. Все равно родитель тебя любил, о случившемся очень жалел… да что там — места себе не находил. А какие надежды на тебя возлагал! Уже одно это должно льстить твоему самолюбию.

— Ну-ну, — хмыкнул я с горькой иронией.

Зато стали понятны некоторые причуды отца, пока я рос. Дошло до меня, почему он честил меня, когда я, к примеру садился почитать вместо того, чтоб лишний часок погулять во дворе. Или предпочитал компьютерные игры походу в тренажерный зал. Вообще одно время грозился лишить меня компьютера, да мать заступилась. А стоило мне прийти из школы с синяком под глазом, как вместо сочувствия и мудрого совета я получал от кровного родителя порцию критики, чуть ли не ругани. Что я-де тряпка, слабак, что надо было меня Ирой вместо Игоря назвать. Что занимаюсь и увлекаюсь я ерундой, а надо бы стать сильным и уметь любому дать в морду. И на этом все внимание сосредоточить.

Причем даже наличие в моем дневнике хороших оценок не могло заставить отца сменить гнев на милость. А когда я задумал получить высшее образование, решение это он тоже, мягко говоря, не одобрил.

— …и вот ведь что удивительно, — продолжал Надзиратель с увлеченностью начинающего гида, — отец твой не был шибко религиозен и в чудеса давно отвык верить. Но видимо всей душой пожелал в тот момент, чтобы все произошло иначе. Чтобы он успел тебя перехватить.

— Второй шанс? — задал я уточняющий вопрос.

— Увы, — Надзиратель вздохнул с почти искренней печалью, — как ни жаль, но с отцом вы добились лишь отсрочки. До тех пор, пока тебе не исполнится восемнадцать лет. В конце концов, спорт — дело молодых. За тот срок, что был тебе отведен, некоторые действительно успевали добиться высот. Даже, кажется, чемпионами становились… поправь меня, если я ошибаюсь.

Поправлять я не стал. И вообще, отнюдь не минимальный чемпионский возраст волновал меня. Куда там: гораздо более важным было то едва обнаруженное обстоятельство, что автокатастрофа, погубившая меня в родном мире, оказывается, была предопределена. Я должен был погибнуть, так или иначе. Годами раньше, годами позже.

Эх, сколько нам открытий чудных!..

— Восемнадцать лет, — нащупывал я вслух причинно-следственные связи, — второй курс. И эта общага… из нее в универ приходилось каждое утро тащиться… по пробкам. Но я не угодил бы туда… в эту задницу города. Мог вообще проживать рядом и ходить на занятия пешком. Если бы…

— Если бы сдал все экзамены с первого раза, — закончил мою нарождавшуюся мысль Надзиратель за душами.

— Если бы подготовился как следует, — поспешил уточнить я, — а так на одном из них мне попался именно тот билет, которого я не знал.

— Ох, ну как же ты не поймешь! — усмехнулся Надзиратель, — не в билете дело. Вернее, не только в билете. Да попадись тебе знакомые вопросы, все равно ты бы на чем-то да срезался. Задал бы тебе преподаватель, к примеру, дополнительный вопрос — незнакомый…

Вот это он верно подметил — такая возможность действительно не исключалась. Весьма была вероятной. Преподаватель по аналитической геометрии, которую, собственно, и пришлось пересдавать, был горазд заваливать студентов именно дополнительными вопросами. Хоть на семинарских занятиях, хоть на коллоквиумах и экзаменах. Не зря ведь не одно поколение студентов в отместку прозвало его предмет «анальной геометрией» или просто «аналкой».