Тимофей Печёрин - Город отражений

Но Аин была не только красоткой. Еще Хранитель одарил ее поистине дивным голосом. И если односельчанки ее даже то самое «ой-ли-ло» выводили, немузыкально бормоча, как будто и впрямь заклинание читали, то пением Аин Вилланд буквально наслаждался. Наверное, от очередной кружки пива ему было легче отказаться, чем от лишней возможности послушать этот прекрасный, завораживающий голос.

«Ой-ли-ло, мой милый воротился, ой-ли-ло, с охоты воротился…»

А вот эта часть Вилланду нравилась даже больше остальных. Ибо более чем прозрачно намекала и на его занятие, и на то вообще, о каком именно «милом» идет речь. Льстила самолюбию, проще говоря. Тем более, что другие крестьянки на этом месте обычно пели «с покоса воротился» или «он с поля воротился».

«…голодный воротился, усталый воротился…»

Случайного совпадения быть не могло. И голос, звучавший теперь в сумрачных коридорах лабиринта, принадлежал не кому иному как Аин. Но поверить в это Вилланду было даже труднее, чем признать, что он обознался. Как бы это странно ни звучало на первый взгляд.

На деле ничего странного здесь не было. Просто Аин уже давно ничего не пела. Ибо история любви их закончилась почти десять лет назад. Причем далеко не счастливо.

После первой их встречи «милый воротился» еще три раза. Было еще три ночи любви и три дня, в которые Вилланд наслаждался ангельским голосом Аин. Нашлась, правда, ложка дегтя в бочке меда последнего из этих свиданий. Когда девушка робко так, но с неожиданной целеустремленностью поинтересовалась у охотника, не собирается ли он с нею обвенчаться. Чтобы они оба могли дарить свою любовь друг другу не от случая к случаю, а живя вместе, связанные узами брака.

Ответить уклончиво не получилось. Пришлось Вилланду оправдываться. Объяснять возлюбленной, что жизнь охотника — постоянные скитания с места на место. Где-то дичи стало меньше, а значит надо искать, где побольше. А где-то местный барон не шибко доволен, что кто-то посмел убивать дичь на его землях. Его дичь. И тогда лучше от этого барона-жмота держаться подальше, чтоб ненароком не попасть на виселицу. До семьи ли в таких условиях?

Расстались Вилланд и Аин с непривычной прохладцей. А четвертого свидания так и не случилось. Когда охотник снова пришел в родную деревню возлюбленной, оказалось, что его там никто не ждал. Отец Аин успел найти для прекрасной доченьки, как он сам считал, выгодную партию. Посватав ее к сыну старосты: могучему, но туповатому, словно молодой бычок, парню.

Зато у будущего свекра Аин скота имелось чуть ли не вдвое больше, чем у отца. Да вдобавок староста чем-то сильно угодил местному барону, за что тот пожаловал деревне изрядный кусок заливных лугов. Изрядный кусок, львиную долю которого староста оттяпал для себя любимого и для собственной скотины.

И все это после смерти старосты могло перейти к Аин и ее мужу. Что и говорить, заманчивая перспектива! Да только не оценила девушка такой трогательной заботы о своей судьбе. Руки на себя наложила — повесившись на одном из деревьев у лесной опушки. Как раз за день до прихода Вилланда.

Что до самого охотника, то долго горевать он не привык. Услышав мрачную новость, он конечно напился как свинья да еще разбил морду кому-то из постояльцев в трактире, стоявшем по соседству с деревней. Но и только-то. Жить прошлым Вилланд считал глупостью. Так что забыл про Аин и ее чудный голос уже через год. Вернее, думал, будто забыл.

Теперь же, слыша ласковые «ой-ли-ло…» и полюбившийся голос, охотник преисполнился внезапной надеждой. Ведь чем демоны не шутят — наверняка этот лабиринт между мирами позволяет простым смертным преодолевать не только пространство, но и время. А значит, коли песня Аин еще звучит, не поздно все исправить. Отговорить любимую, согласиться хоть даже на венчание. И пес с ней, с охотой да с вольной жизнью. Ведь другой такой как Аин ему за десять лет так и не встретилось. И много ли тогда стоит хоть вся дичь Фьеркронена, если на другой чаше весов оказалась жизнь этой чудесной девушки?

— Вилланд? Ты куда?.. — успел окликнуть его Игорь, когда охотник бросился в коридор, навстречу пленительному голосу. На спутника, надеявшегося его остановить своим тупым возгласом, Вилланд даже не обернулся.

Раз поворот, два поворот… и лабиринт исчез. Охотник выскочил под вечернее небо, в осенний воздух, наполненный свежестью и назойливым писком комаров. На опушку леса… где понял, что опоздал.

Уже с затянутой в петлю шеей Аин раскачивалась в футе над землей на веревке, перекинутой через сук старой и крепкой березы.

На миг Вилланд замер, буквально парализованный горем. Готовый расплакаться навзрыд, чего с ним не бывало даже в детстве. Но звуки плача застряли в горле. А внутренний голос, голос сердца, робко попытался обнадежить охотника. Вдруг-де она еще жива. Времени ведь прошло немного — если он только что слышал ее голос.

Быстрым шагом подойдя к березе, Вилланд достал нож для разделки звериных туш и, перерезав веревку, осторожно подхватил бездыханное тело и положил его на траву. На ощупь Аин была не слишком холодна. Хотя причина тому была наверняка прозаичная и ни капли не обнадеживающая. Просто дни еще стояли теплые, почти как летом.

— Прости меня, Аин, — произнес Вилланд шепотом, — я не знал, что так получится. Я люблю тебя… и если бы я мог это изменить… В общем, я согласился бы обвенчаться. И жить с тобой в избе… чтоб ты мне детей целую кучу нарожала. А про охоту я бы забыл. Не слабак ведь какой. Авось, и с крестьянским бы трудом сладил.

Когда лежащая на траве девушка зашевелилась, охотник сперва удивился — чудо все-таки! Потом на душе потеплело: на миг этот немолодой уже человек готов был поверить, что любовь действительно всемогуща и всепобеждающа. Поверить всем этим сказкам! Но затем…

Аин привстала. Ее голова безвольно моталась на сломанной шее, словно порванный парус на мачте. А выпученные глаза, красные от лопнувших сосудов, смотрели невидяще и безжизненно.

— В самом деле? — из горла вырвался сдавленный хрип, нисколечко не похожий на тот волшебный голос, в который когда-то влюбился Вилланд, — ты все еще любишь меня? Так давай же, люби меня… оставайся со мной навсегда — и люби!

С содроганием Вилланд почувствовал, как на его плечо ложится рука: холодная, со скрюченными пальцами, оказавшимися неожиданно цепкими.

— Да-а-а! На-а-аш-ш-ша любовь не закончится! Никогда! Теперь даже смерть не разлучит нас!

И снова коридор превратился в тупик, оканчивающийся стеной с фреской. Только на сей раз фреска изображала мужчину, в котором при желании можно было узнать Вилланда. Но узнать с немалым трудом: лицо на фреске выглядело непривычно печальным, просто-таки излучающим скорбь. Тогда как в реальности лично я никогда не замечал за ним подобного тоскливого выражения. Да не сочтет никто за апломб, но я успел неплохо узнать этого человека, в чье тело некогда вселился. Уж во всяком случае уверен: кем-кем, а нытиком Вилланд никогда не был. Оставалось лишь попытаться представить… с ужасом, какие обстоятельства жизни могли привести к подобной метаморфозе.