Елизавета Дворецкая - Солнце Велеса

– Это воевода Гудияр, брат князев, – шепнула Лютаве Семислава. – Он и войско поведет.

Лютава окинула быстрым пристальным взглядом человека, обладавшего в племени вятичей верховной властью на время войны. Часто это бывал младший брат князя, и Гудияр Дедославич сохранил свою должность все те годы, что его старшие братья один за другим наследовали гостиловский стол. Он был уже не молод, но еще силен; все его кости и мышцы, казалось, за десятки лет закалились и приобрели крепость дуба. Суровая жизнь наложила заметный отпечаток на его лицо: от внутреннего угла глаза и от углов рта расходились глубокие морщины, такие же борозды виднелись на лбу, полузавешенном темно-русыми, редеющими, с проблеском седины волосами. Брови были неравномерно изломаны старыми шрамами.

– Сын мой у них гостил, – Святомер посмотрел на Доброслава, – пусть он и расскажет. Говори, сыне, – позволил он.

Доброслав шагнул вперед.

– Неласково меня князь угренский встретил, – начал он. – Не понравилась ему воля, что боги прямо в руки вложили. Не постыдился под женщиной ходить, новой смолянской княгиней. Не пожелал нашу дружбу принять, все отговаривался, время тянул. И даже подлый замысел заимел – хотел меня и людей моих извести.

Возмущенная Лютава едва удержалась от возгласа, но справилась с собой и только сжала кулаки. Глаза ее гневно сверкнули. Ей, девушке, чужой здесь, совершенно не полагалось подавать голос, но все в ней кипело от возмущения. Мало того что Доброслав украл их из дома, оскорбил род Ратиславичей, так теперь еще клевещет на них и обвиняет в предательских замыслах!

– Да и я не так-то прост! – с торжеством продолжал Доброслав, перекрывая шум, который не мешал ему говорить, а только поддерживал. – Нашел я средство, чтобы Вершина, хочешь не хочешь, а дал нам войско! Эти две девы – его старшие дочери, от знатных матерей. Возьмем их в наш род, отдадим в жены моим братьям – вот увидите, скоро явятся от Вершины послы с приданым, и уж тогда нам, родичам своим, они в помощи не откажут.

– Дождаться бы! – закричали на склоне холма. – Пока они доедут, пока войско собирать – хазары уже здесь, на Зуше будут, а то и на Оке!

Иные уже бросали на угренских княжон негодующие взгляды, и только один человек смотрел сочувственно: княжич Ярогнев. Он не сводил глаз с Молинки, которая с разрумянившимися от волнения и обиды щеками стала еще красивее, и думал, что такая девушка уж точно не может происходить из нечестного рода!

– Не время сейчас свадьбы ладить, – подала голос Чернава.

Она произнесла это негромко, но ее услышали и повернули головы.

– Вятичам ныне подобает у Черной Невесты милости просить, чтобы не скосила нас серпом серебряным, будто ниву поспевшую, – продолжала она, и от ее ровного голоса каждого пробрало морозом, словно звездные очи Кощной Матери глянули прямо в глаза. – И девушек я к себе заберу. Поживут пока, а там боги знак дадут, как с ними быть.

Даже Лютаве стало тревожно. За рослой фигурой Чернавы незримо стояла Марена: с белым ликом, сияющим, как луна в полнолунье, с черными, как ночь, волосами, похожими на струи темных подземных рек, высокая, сотканная из черноты бездны и белизны снега, хладная, величавая и лукавая, гневная и милосердная, пугающая и благодетельная. И вятичи молчали, будто чуяли на себе эту грозную тень. И каждый думал: как знать, не доведется ли встретиться с ней уже завтра?

Глава 6

Лютомер с бойниками и Хвалислав с собранной дружиной тронулись в путь уже на пятый день после веча. До устья Угры плыли, дальше пошли по берегу: на реке их слишком легко было обнаружить, а угряне намеревались продвигаться тайно. Не теряя из виду реку, они пользовались дорожками и тропинками, которые проложили местные жители. На ночлег бойники и Ратиславичи устраивались по отдельности: людям и «волкам» не следовало смешиваться даже в походе.

Хвалислав особенно радовался этому разделению: в присутствии Лютомера, своего главного соперника, он и раньше чувствовал себя неуютно, а теперь тот сделался ему ненавистен. Сын бывшей хвалисской рабыни наконец осознал, что добиться почетного положения в роду он сможет, только если сын княгини Велезоры исчезнет с его пути. Когда Лютомер ушел в лес, Хвалису было только семь; он рос с привычкой, что владения старшего брата – Волчий остров. Туда же со временем ушли и два следующих брата, Славята и Бороня, по виду очистив для Хвалиса место возле отца. Но теперь стало ясно, что это не навсегда. И ему мало просто жить в Ратиславле, чтобы утвердить свои права на что-либо достойное.

Зато в ратиславльской дружине, оказавшейся под началом у Хвалислава, все смотрели на сына Замили с вновь пробудившимся уважением.

– Лютомер-то Вершиславич – он с бойниками своими, волками, а волки испокон веков в роду человеческом и не считаются, – говорил Неговит. – Он у князя первый сын, а коли он в бойниках, стало быть, среди сыновей его и считать нечего. А без него – княжич Хвалислав первый. Стало быть, старший.

– Имя-то ему князь дал княжеское! – подхватывал Глядовец, товарищ Неговита. – Стало быть, предназначил его в наследники себе. Вот как нас князь уважил – наследника своего нам в воеводы дал! Понимаешь, Миловите? – обращался он к сыну, которому как бы разъяснял это все, а сам поглядывал на княжича – слышит ли?

Это двое, а с ними еще один старейшина, Домша, с самого начала похода старались держаться поближе к Хвалиславу. Глядовец и Домша, жившие со своими родами неподалеку от Ратиславля, славились как умелые охотники и каждую зиму добывали немало мехов. Несколько раз тот и другой ездили с Неговитом в его торговые путешествия, а потом женщины их родов на праздниках повергали всех остальных в зависть и восхищение – ярким блестящим шелком, которым были отделаны их нарядные навершники, серебряными шелягами в ожерельях и бусами из разноцветного стекла.

На привалах, особенно ночных, когда в укромных местах разводились костры, а над ними вешались черные котлы, Неговит нередко принимался рассказывать о землях по Оке, куда лежал их путь, о далеких странах, хоть он уже рассказывал об этом не раз. Его слушали с удовольствием – чем еще заняться, пока похлебка варится?

– Что ты парням душу травишь? – как-то сказал Неговиту Толига. – Ты не забыл, куда мы путь-то держим? Нам княжон вызволить и домой скорее ворочаться. А ты тут распелся, как птица Сирин – будто мы на хазар воевать идем и все их сокровища завоевывать. Ага, двумя сотнями копий. Погоди, вот только онучи перемотаем!

– А что же и не пойти? – Неговит оглянулся, не слышит ли их кто-нибудь лишний. – Двумя сотнями хазар не завоюешь, да что же, у нас на Угре и людей нет? Мужики повывелись, одни бабы остались? Ты сам-то подумай, Толигневе. Вырастил ты княжича, воспитал, а дальше что? Так и сидеть ему, ждать, пока сперва отец, потом оборотень ему стол угренский освободят?