Сергей Волков - Стража последнего рубежа

— Сколько вам лет?

Немец развел руками:

— Не буду лукавить — сто десять.

— Как вам удается поддерживать форму?

Канаеву показалось, что в холодных глазах старика вспыхнули недобрые огоньки — или это было всего лишь отражение тлеющих в камине углей?

— Я работаю в организации, которая контролирует достаточно большую часть Темного мира, — тщательно подбирая слова, ответил немец. — У наших партнеров и сотрудников, выходцев оттуда, есть немало возможностей по продлению человеческого существования на достаточно долгие сроки. Сами же они в некотором роде…

— Бессмертны? — быстро перебил его Канаев.

— Именно. И вы, став наполовину магическим существом, несомненно, уподобитесь им.

— Какие у меня гарантии? — мгновенно переключился Леонид Дмитриевич.

— О, тут можете не сомневаться — я ваш с потрохами. — Немец поднял ладони вверх. — Мне придется полностью довериться вам, вы же в любой момент сможете сорвать все мои планы. Дело в том, что для проникновения в архивный комплекс понадобится время и… э-э-э… некоторое количество существ, моих слуг, которым нужна база для подготовки операции.

— Такой базой будет «Кошкин дом»?

— Да. Но прежде мне понадобится помощь в трафике. У вас ведь есть свои люди на таможне?

— У меня есть свои люди и в Министерстве обороны, — хмыкнул Канаев. — Куда как проще задействовать их и получить доступ в этот ваш спецблок легально.

Старик нахмурился.

— Леонид Дмитриевич, если бы все было так просто, я бы к вам не обратился. Архив «Ананербе» опечатан и находится под личным контролем первых лиц вашего государства. Доступ в него запрещен. Есть вещи, которые нельзя купить за деньги. Да-да, уж поверьте старому человеку, есть. И «спецблок 500» — одна из них. В начале девяностых годов, возможно, что-то и получилось бы — тогда ваши правители… Впрочем, это все уже детали. И раз мы их обсуждаем, стало быть, вы согласны?

Канаев посмотрел на подернувшиеся седым пеплом угли и ничего не ответил.

Глава восьмая

Неделю Соня ходила как в тумане. Исчезновение Олега, а потом и то, к чему она прикоснулась, чему стала свидетельницей в дворницкой тети Клавы, повергло девушку в сомнамбулическое состояние. Соня плохо помнила, что она говорила Борману и остальным морионцам про Олега, как врала его родителям об отъезде сына. Но, наверное, именно из-за этого вот транса ей и поверили, не может один человек так уверенно обманывать, если дело идет о жизни другого человека. «Он уехал. Вернется через месяц, — сказала Соня. — Он мне позвонил из Челябинска. Говорит — так надо, это очень важно».

Отец Олега поехал вместе с девушкой в милицию, и там Соня повторила свои показания. Тучный майор с неприятными, сальными глазками записал слова Сони в протокол и развел руками — мол, дело-то темное и оснований для всероссийского розыска нет никаких. Парень взрослый, семнадцать лет. Захотел — уехал. Может, вы вот, родственники, и виноваты, создали невыносимую домашнюю обстановку. Марьин-старший только рукой махнул, но когда они покинули здание ОВД и вышли на улицу, он сказал Соне, глядя в глаза:

— Я не знаю, что у вас произошло. Но запомни — если тут твоя вина и с Олежкой что-то случилось, я этого так не оставлю. Поняла?

Соня с облегчением кивнула — и снова погрузилась в вязкий кисель из собственных мыслей и чувств. Она многого не понимала, но главное осознала четко: мир вовсе не такой, каким казался ей все годы жизни. В нем существуют и действуют силы, не подвластные никому, кроме отдельных избранных вроде тети Клавы. Силы эти дают власть, неограниченные возможности и новые знания, нужно только овладеть ими.

Однажды ночью Соня проснулась с лихорадочно колотящимся сердцем. Во сне она увидела Олега. Он тонул в болоте, и мерзкая жижа уже почти полностью засосала его. Из грязи торчала только облепленная ряской голова и правая рука. «Помоги-и!» — хрипел Олег, шаря рукой в воздухе. Соне особенно хорошо запомнились пальцы — сбитые, с обломанными, кровоточащими ногтями. Она попыталась спасти его, шагнула с твердой земли в затхлую воду — и тут же нога ее провалилась по колено. Соня закричала, рванулась назад и выбралась из болота. А там, где только что был Олег, лишь бурлила грязная вода и лопались пузыри зловонного газа…

Утром Соня пошла к тете Клаве. Дворничихи дома не оказалось, пришлось обходить соседние дворы. Старушка обнаружилась возле детского сада — мела дорожку от остановки до ворот.

— А-а, пришла, — хмуро глянув на Соню, кивнула златея. — Сон принесла. Знаю. Дурной сон. Прямой, как моя метелка. Худо Олегу, а если ты полезешь — и тебе худо будет. В церкву сходи, помолись Богородице. Да ты крещеная, нет?

Соня молча сунула руку под шарф, вытащила и показала золотой крестик.

— Хорошо, — смягчилась дворничиха. — Ступай, девонька, не мытарь меня. Крепко изурочили твоего парня, и никак я не найду, кто ж сейчас такую чаровень осилит. Будут вести благие — я сама тебя найду, а допрежь того не тревожь меня понапрасну.

В церковь, старинный храм Успения Пресвятой Богородицы, Соня сходила в тот же день. Почти час простояла она в приделе Иоанна Предтечи, глядя на темные лики, сурово взирающие на нее с икон. Простояла да так и не смогла толком ни молитву прочитать, ни обратиться к небесным владыкам с внятной просьбой.

С тяжелым сердцем вернулась она домой и тут только поняла, что гложет ее и не дает сосредоточиться одна мысль. Даже не мысль, а мыслишка, причем подленькая, — получается, что Олег Марьин пусть и таким ужасным образом, но все же добился своего, заставил Соню думать о нем, переживать и страдать…

Ватажники ходили на промысел только по ночам. Показаться при свете дня в своем истинном обличье незнати не могли, но, набросив личину, свободно ходили по городу. Личин этих имелось великое множество. Кукан в ворону серую мог перекинуться, Горох кошкой оборачивался, Два Вершка — шавкой облезлой. Давло крысой бегал, а матуха Вошица сорочьи перья отпускала и летала на легких крыльях над Первопрестольной, на диво личеням, гадающим, откуда взялась в городе лесная птица. Еще незнати умели в кучи праха превращаться, и нес ветер тот прах по-над улицами, пугая прохожий люд.

Да вот незадача — чтобы отпоры добыть, цепкие пальцы да чародейство надобны, а этого обертыши не имели, личины делали их во всем подобными зверям да птахам. Отпоры же незнатям сильно требовались. Без них сидеть им в неволе у Коща-гладеня до скончанья века. Но не всякий ключ-отпор для выкупа годился. Лишь те, что с живого личеня, человека душного, сняты, те, что несут в себе след теплый, хранят память о жилище либо повозке самобеглой, что личень отпирал-запирал, в дело шли. Зачем Кощу эти запоры — про то незнати не ведали. Однако говорила старуха Алконостиха, что по всему граду Москову сотни ватаг на гладня трудятся, еженощно собирая для него дань богатую.