Андрей Орлов - Первый среди крайних

Не слишком доверяя Турбату (понятно, резидент готов их сплавить на любой калоше), Верест проконсультировался с Толмаком.

– Знаю Лубрика, – почесал в затылке охотник. – У этого парня, Лексус, число недостатков равно числу достоинств. Жаден, вспыльчив, малограмотен, охоч до баб. На берегу разрешает команде ВСЁ. В море собран, храбр, хитер, дисциплинка строгая, отличный лоцман. Независим. За матросов из команды глотки перегрызет. Если есть повод спешить, то можно и рискнуть, помолившись. Купчишко прав – тридцать золотых растопят сердце старого волка.

Для начала пришлось оживлять Пруха. Вспомянув о своей морской болезни, коротышка заплакал от отчаяния. Заметался по узкому чердаку резидента, как гиена по клетке. Потом встал и заявил, что перед мучительной смертью ему обязательно надо расслабиться. Иначе он не играет. Твердолобость Пруха Верест уже познал. Стоит дури поселиться в голове – поршнем не выбьешь. А дурь была всеобъемлющая – улыбка на мордуленции Пруха разверзлась до ушей и даже дальше. В итоге он выклянчил у Вереста двадцать тулеров, сообщил, что спешит к «отзывчивым служанкам» и упахал, прикрикнув от порога, что искать его не надо.

Прибытие «Святого Варзария» ожидалось к полудню. К завтраку Прух не явился. Ко второму завтраку – тоже. Пришел Толмак с рюкзаком и карабином, и вдвоем они отправились на разборку в заведение «Отдых в пути». Выслушав яркое описание искомого объекта, дряхловатый портье испуганно показал на потолок и почему-то шепотом сообщил, что претензий к постояльцу не имеет. Парень, конечно, хорошо пошумел, но зато с какой душой нараспашку он сорил деньгами! За два года на этом дворе ни одного столь щедрого клиента не было…

– Особенно за счет Корпуса Королевской безопасности, – проворчал Верест и под сдавленный предынфарктный хрип служителя отправился оживлять подельника. Картина застывшего куража, конечно, впечатляла. Носки, бутылки, мятые покрывала. Мертвецки пьяный Прух со счастливейшей улыбкой – словно принял пулю на вздохе – в рассупоненном виде возлежал на кровати. По бокам дрыхли отзывчивые служанки, изможденные жизнью и возрастом. У одной вокруг шеи – кружевное жабо, у другой – вообще ничего, кроме грязи под ногтями. Бедный север – ни косметики, ни эпиляции, ни краски для волос. Не говоря уж о примитивном стилисте-цирюльнике.

– За час не протрезвить, – компетентно заметил Верест. – Нализался, как скотина.

– Ну отчего же, – Толмак приподнял веко «покойного». – Попробуем. Случай, конечно, из ряда вон, но, думаю, за полчаса справимся. Есть тут один чудо-колодец…

Через десять минут из глубин стылого ада раздался исполненный муки вой:

– Поднимите меня, я больше не бу-у-удууу!!!

– Пусть посидит, – зевнул Толмак. – Полумеры не решают.

– Помогите!!! – орал Прух. – Замерзаю!!!

– Не ори, не дома, – перегнулся в дыру Верест. – Будешь знать, как подводить товарищей. Виси и не вякай. А хочешь вылезти – досчитай до ста. Но только громко, медленно и вдумчиво, я прослежу…

К моменту их прибытия на пирс «Святой Варзарий» уже входил в порт. Плыл по течению, сложив паруса. Классическая трехмачтовая каравелла, заросшая водорослями по пушечные порты. С закругленным днищем, поднятой линией носа и бушпритом, вынесенным вперед под углом к баку. Говоря морским языком, судно имело прямое парусное вооружение, причем стародавний его вариант: паруса поставлены перпендикулярно килю и скреплены канатами. На верхушке грот-мачты, на месте королевского стяга, трепетало двухцветное полотнище: диагональная полоса делила флаг на желтый и сине-фиолетовый треугольники.

В «вороньем гнезде» под марселем позевывал дозорный, издали похожий на Пруха. Капитан стоял на мостике, скрестив руки на груди. Первое, что бросилось в глаза – огромный саблевидный клюв, явно позаимствованный у дикой птицы.

– Вот каков он, небезызвестный Лубрик, – вздохнул Толмак, забрасывая на плечо котомку с торчащим из нее прикладом. – Ну, пойдемте, морские волки, торговаться будем…

Напичканный достоинствами и недостатками капитан, кроме сделки с дьяволом, заключил первоклассный гешефт с правительством. Помимо полутора десятков пассажиров он перевозил особо важный груз, сопровождаемый восемью молчунами, «армированными» до зубов. Проходы в трюм охранялись, как золотой запас королевства – молчуны надувались и злобно бычились на каждого, имеющего неосторожность приблизиться.

Ни радара, ни сонара, ни эхолота на каравелле, разумеется, не держали. Имелся витиеватый гирокомпас, но что им делали, неизвестно – кривая полоска берега ни разу не пропадала из виду. Рулевой обладал умением «вслепую» повторять береговую линию. Управление через штурвал передавалось на румпель, с румпеля на руль в задней части киля – вот и все премудрости. А для обратного пыхтения, в полный штиль, навстречу течению, корабль легко преображался в галеру: вскрытием специальных портов для весел и посадкой команды на «каторжные» лавки.

Дисциплина держалась строгая. Команда пахала, не разгибаясь. Угрюмые матросы лишь глазами отвлекались от рутины – когда появлялись женщины из числа пассажиров. Иногда отпускались чудовищные шуточки, что, впрочем, считалось безобидным и ни в коей мере не задевающим достоинства гражданок.

Не все пассажиры обладали средствами оплатить пребывание в каютах. Человек десять – две семьи, с детьми и пожилыми родителями – ютились на верхней палубе под баком. Спали на вещах, днями напролет сидели, сжавшись кучкой, укрытые попонами, и уныло молчали. Как пояснил Толмак – бедняки из Лагории, отчаявшиеся найти работу на родине и завербовавшиеся в колонию Сандунг на добычу золота. Нечисть неизбежно поглотит Лагорию, а на север не попрет: земли Отчуждения не по зубам Нечисти.

Сумма в триста тулеров предполагала, очевидно, проезд с комфортом – неплохую четырехместную каюту с умеренным содержанием грязи и откидным столиком. Постельное белье также предполагалось – но это было явное излишество: в земных поездах дальнего следования непростиранные, неглаженные, мокрые, желтые и вонючие комплекты смотрелись как-то привлекательнее.

В соседней каюте обретались девушка с пожилым заносчивым субъектом – лагорийский полицейский чин рубанул, не подумав, правду-матку о премьер-министре Духане, за что и схлопотал высылку на край географии. С ним и дочка. Старик безостановочно гундел, недовольный «адскими» условиями содержания, а дочурка отсиживалась в каюте, либо торчала на баке, с головой в покрывале. Такие мышки, озабоченные звездой пленительного счастья, всерьез Вереста не интересовали. Жизнь сделала прививку. Куда интереснее особа, проживающая в каюте напротив. Проживала она, правда, не одна, а со спутником, но временные трудности Вереста не пугали. Плыть долго.