Гай Юлий Орловский - Ричард Длинные Руки - принц-регент

— Как же я люблю пятницу, — сказал он с чувством. — Перед воскресеньем вообще можно пить и есть все без всяких запретов.

— Да здравствует пятница, — воскликнул я и придвинул к нему ветчину, что так и не стала блюдом с карасями. — Не спеши, а то удавишься, но и слишком не медли…

— А что, — спросил он с беспокойством, — пятница не надолго?

— На всю трапезу хватит, — успокоил я. — И на пару больших кружек вина.

— Брат паладин, у тебя такое вино, что кружками пить как-то неловко… Да и не попьешь, под столом окажешься!

— Не спеши, — сказал я еще раз. — Господь пока что с нами. И он нас не оставит, несмотря на.

Часть вторая

Глава 1

Возвращаясь, я не то чтобы так уж устал, это всего лишь ступеньки, хоть их и многовато, но злился на бесцельную трату драгоценного времени. В будущем надо попытаться узаконить превращение в птеродактиля, подобрав достойное и благочестивое объяснение божьей метаморфозе, и тогда можно сокращать время и расстояния…

Ну что-то типа того, что вон гусеницы превращаются же в бабочек, почему же людям тоже не, хотя они вообще-то обладают даром превращаться из бабочек в гусениц, особенно женщины, когда выходят замуж…

Души наши воспаряют, а если очень поднатужиться, то можно и телом…

Я резко остановился. Конечно, в чужой монастырь со своим уставом не ходят, но при чем тут устав, пусть покажут, где у них записано, что нельзя превращаться в птеродактилей?

Я отошел в сторонку, чтобы не на виду, если кто вдруг увидит, присел к каменному полу и старательно представил себе, что мое тело трансформируется, претерпевает метаморфозу, вот уже отрастают крылья, мощные и с кожистыми перепонками…

Внутри меня разлился горячий огонь, я взвыл, но стегнула радостная мысль, что да, получается, какая же я замечательная и настойчивая цаца, сумел, ай да молодец…

Затем боль стала сильнее, по всему телу нервы накалились, как нити накаливания, запахло вроде бы горелым мясом, зрение расфокусировалось, вместо одного появилось два, а потом четыре изображения, я с огромным усилием свел воедино, успел отметить немыслимую четкость и глубину изображения, боль уже исчезла, хотя незримые тиски еще некоторое время стискивали и пытались тащить и не пущать, никогда превращение не происходило так трудно, и когда наконец обнаружил себя в теле крылатого существа, сердце колотилось, словно взбежал на высокую гору, не снимая доспехов; отдыхал и приводил расстроенные чувства в порядок.

Наконец ощутилась легкость, пришло неосознанное желание подпрыгнуть и взмахнуть крыльями, что значит уже все утряслось, Храм поворчал, но все-таки разрешил малость поптеродактилить…

Я оглядел себя, веря и не веря в громаднейший успех. Как бы здесь в Храме ни наловчились защищаться от магии, однако у меня, возможно, вовсе не магия, а нечто другое, о чем всякий раз думаю с радостной надеждой.

Наверх пошел легко, горячий и плотный воздух сам старается вытолкнуть наверх, только через узкие туннели пришлось, царапая когтистыми крыльями о стены, а все остальное время красиво и мощно возносился из пещеры в пещеру мимо трудолюбиво продолбленных в стенах ступеней.

Я успел даже восхититься тем, какой долгий путь я проделал вниз, и когда наконец показалась последняя пещера, со вздохом облегчения поднялся к дверям, откуда уже можно подняться в нижний зал Храма.

Группа монахов вышла оттуда, когда я опустился на край уступа и начал превращение. Пытаться остановиться уже поздно, я сжался в ком и подгонял все процессы как только мог, ускорившись до того, что едва не вскипела кровь.

Двое монахов в ужасе стоят, прижавшись спинами к двери, кто-то из умных успел выскочить и закрыть за собой на засов, а я распрямился и прокаркал хриплым голосом:

— Привет… Как там наверху, обед скоро?

Оба таращили глаза, наконец один пролепетал:

— Да… не очень… брат паладин… это вы?

— А кто может быть еще? — спросил я оскорбленно. — Где вы найдете еще такого красавца?.. Вы же видели, какие крылья?.. А гребень?.. Нет, вы гребень, гребень рассмотрели? Это же всем гребням гребень! Даже у Морского Змея такого нет, хоть у него и побольше, но никакого изящества, а моим залюбоваться можно, хоть вы и мужчины… вроде бы, хотя в таких рясах что поймешь…

Они проводили меня взглядами, как я величественно прошел мимо, один жалобно вскрикнул вдогонку:

— Брат паладин!.. Но это же… это магия?

Я изумился:

— Какая магия? Где вы узрели, а то и просто увидели… какую-то магию?

Он промямлил:

— Ну да… это же…

— Просто расширенные возможности, — объяснил я терпеливо. — Возможности расширенного человека. Когда-то это будет доступно и простому человеку, а потом даже очень простому, а то и простейшему, а пока вот только паладинам! Вы же понимаете, всего на всех не хватит!.. Сперва дают тем, кто работает, а в последнюю очередь тем, кто на курорты ездит. Если хватит, конечно. Кто-то и две возможности возьмет, а то и три. У нас умные люди запасливые, жизнь учит хомячистой хомяковости.

Похлопав обоих по хилым плечикам, я важно прошел в зал, а оттуда, подрагивая в ногах, поспешил к своей келье. Все-таки нехорошо получилось. Надо бы как-то скрыть, но сам знаю, что такое не скроешь в тесном коллективе. Надеюсь, в здоровом. Со здоровым находить общий язык проще и даже легче, а больные всегда всем недовольны.

Воображение — кобылка резвая. Одно плохо: перед ней слишком много дорог. Я лежал поверх одеяла и перебирал мелкие камешки фактов, стараясь уложить в ясную картину, желательно — цветную.

Пока же слишком много непонятного, начиная от этой черной тени, в которой необъяснимо абсолютно все, от происхождения и кончая поведением, а также странным отношением монахов и руководства монастыря: тут люди гибнут, а они процедурными вопросами занимаются…

Насчет Маркуса я, похоже, опоздал. Здесь уже все решили, и мне придется бороться с уже принятым решением…

Бобик вскочил, внимательно посмотрел на дверь, потом на меня и снова на дверь.

Я спросил с интересом:

— А ты точно знаешь, что идут именно ко мне? Здесь полсотни келий!

Вскоре и сам, насторожив слух, уловил звук приближающихся шагов. Еще пару минут, и в дверь деликатно постучали.

Я поднялся с ложа, оглядел себя, хорошо ли смотрюсь, и сказал громко:

— Заходите, бить сразу не буду, обещаю.

Через порог осторожно переступил Жильберт, Бобик посмотрел на него зло. Жильберт замер на месте, глаза испуганные, сказал виновато:

— Похоже, ваша собачка чувствует неприятности…