Сам себе цикл. Дилогия (СИ) - Мусаниф Сергей Сергеевич

— Чтобы вовремя его перекрыть?

— Если пара будет слишком много, им можно обжечься, — сказал Григорьев. — Если же его вовсе не выпускать…

— Будет взрыв, — сказал Бессонов.

— Как бы там ни было, непубличные лидеры Сопротивления легли на дно, а кое-кто уже уехал из страны, — сказал Григорьев. — Мы побеседовали с несколькими из них, и все они отрицают любое сотрудничество со стрелком.

— Это ни о чем не говорит, — сказал Бессонов. — Я бы на их месте тоже отрицал.

— Поверьте, мои люди умеют спрашивать, — сказал Григорьев. — Возможно, стрелок имел дело с теми, кто на данный момент уже мертв, а остальные просто не знали.

— Или кто-то его руками выкашивает политическое поле, — сказал Бессонов.

— Бросьте, граф, — сдержанно рассмеялся Григорьев. — Все эти убийства имеют отношение к политическому полю лишь опосредованно. Политику вершат не те люди, до которых наш стрелок сумел добраться. Все убитые им люди, по большому счету, это мелочь, которая ничего не решает. А с теми, кто на самом деле вершит судьбы империи, такими методами не совладать.

— Да, вы правы, — сказал Бессонов. Если бы стрелок мог добраться до кого-нибудь из старших рода, вряд ли бы он стал отстреливать молодежь у ночных клубов.

— В любой стране, сколь бы благополучна и стабильна она ни была, у определенной части общества всегда будет запрос на революционные изменения, — сказал Григорьев. — И вовсе не потому, что эта часть общества лишена прав или угнетаема, у радикализма может быть много причин, особенно, если эту почву будут подпитывать агенты влияния наших врагов. С этой частью общества мы и работает, и цель наша — не допустить, чтобы из одной искры возгорелось пламя лесного пожара, который уничтожит нас всех. Но довольно общих слов. Чем вы меня можете порадовать, граф?

— Боюсь, что радовать особо нечем, — сказал Бессонов. — После того, как мне удалось связать эпизод со стрельбой с бойней на фудкорте, мое расследование тоже зашло в тупик, и у меня нет новых зацепок. Более того, я перестал видеть лицо стрелка.

— Как это может быть?

— Теперь там расплывчатое пятно на том месте, где раньше было лицо, — сказал Бессонов. — Я с таким пару раз сталкивался и раньше.

— И что это означает?

— Как правило, это означает, что его внешность изменилась, — сказал Бессонов.

— Пластическая хирургия?

— Или чей-то дар, — подтвердил граф. — Но, скорее первое, ведь подобные специалисты с даром должны быть наперечет. Есть еще вариант, что это произошло естественным путем, у меня в практике был один случай, когда внешность подозреваемого изменилась после пожара, и я тоже перестал его видеть.

— Но вы его нашли?

— В конечном итоге, да, — сказал Бессонов. Это было непросто, и этому сильно поспособствовали новые улики по делу. А если стрелок ляжет на дно, то дару Бессонова лучше поискать другое применение.

Сила провидца очень капризна и не поддается прогнозам.

— Могу я полюбопытствовать, как? Впрочем, не отвечайте, это пустое, — вздохнул статский советник. — Император мне больше не звонил, но я буквально шкурой чувствую, что его раздражают мои доклады. Зато князь Громов названивает мне каждый день, и вот его недовольство мне даже представлять не надо.

— Его можно понять, — сказал граф. — Он потерял сына…

— Вы знакомы с князем?

— Лишь шапочно.

— Тогда вы не понимаете, что дело не в сыне, — сказал Григорьев. — В конце концов, у него есть еще двое. Дело в дворянской чести, дело в отмщении, дело в том, что он чувствует себя уязвленным. Он воспринимает это как выпад против него лично, и он жаждет крови. А я пока ничего не могу ему предложить.

— Хм, — сказал Бессонов. — А вы не рассматривали другую версию?

— Какую же?

— А если наш стрелок — не простой человек? — предположил Бессонов. — Вовсе не народный мститель и не террорист-одиночка? Что, если он из дворян? Этим можно объяснить уровень его финансирования и технической оснащенности. Дворянство имеет доступ к огнестрельному оружию и клиникам, в которых могут провести операцию по изменению внешности…

— То есть, вы хотите сказать, что это — не террор?

— А что, если это — убийство, которое террором только маскируется? — спросил Бессонов. — Если контакты с Сопротивлением — это ложный след, который нам специально подкинули, чтобы мы искали идейного радикального бойца там, где следует искать чей-то расчет? Где вы станете прятать камень? На морском берегу. Где вы станете прятать лист? В лесу. Где вы станете прятать труп?

— Среди других трупов? — уточнил Григорьев. — И кто, по-вашему, был основной целью?

— Громов?

— Это не имеет смысла, — сказал Григорьев. — Младший Громов был пустым местом, обычным прожигателем жизни, от его смерти никто не получил выгоды.

— Но он принадлежал к основной ветви, — возразил Бессонов. — Смерть одного из младших накануне раскола клана… А что, если это не совпадение?

— Его смерть никак не могла повлиять на раскол, — сказал Григорьев. — Эти события никак между собой не связаны.

— Может быть, они связаны, но мы просто не видим этой связи, потому что это кусочки головоломки, принадлежащие к разным частям картины, которую нам так и не показали целиком, — сказал Бессонов. — Если стрелок — аристократ, или вассал одного из кланов, это может объяснить, почему он эффективен, но, как вы изволили выразиться, недостаточно изящен. Кланы, это все-таки не спецслужбы, они не так поднаторели в силовых акциях с использованием обычного огнестрельного оружия и прочих современных штучек.

— И кого вы подозреваете?

— Как обычно, всех, — улыбнулся Бессонов. — Или никого. Пока я только высказываю версию и советую вам присмотреться к этому клану. Точнее, к этим кланам. Что вам известно о старшем князе?

— Немногое, — сказал Григорьев. — Он редко попадал в поле зрения СИБ. Верный слуга империи, личный друг императора… Он всегда был вне любых подозрений, и у меня нет никаких оснований предполагать, что в этом плане что-то изменилось.

— Раскол клана, — напомнил Бессонов.

— Это вопрос смены вектора силы, — сказал Григорьев. — Мы таким не занимаемся. Да и, по правде говоря, я и не хочу этим заниматься. Это больше по вашей части.

— Потому что я провидец?

— Потому что вы — дворянин, — сказал Григорьев.

— На вашем месте, я бы все же поговорил со стариком, — сказал Бессонов.

— И что я ему скажу? О чем я его спрошу?

— Вы говорили, что ваши люди умеют задавать вопросы.

— Ему почти девяносто лет и он князь, — сказал Григорьев. — Более того, он — колебатель тверди, а таких, если мне не изменяет память, в империи давно не осталось.

— Да и во всем мире тоже, — сказал Бессонов. — Я узнавал, Троезубовы были последним родом, владеющим этой силой.

— А вы не узнавали, почему этот род был уничтожен?

Бессонов промолчал.

К этой информации не было доступа даже у него, это дело, если оно и существовало до сих пор, хранилось в той части архива, куда можно было попасть только с личного императорского дозволения.

А скорее всего, и документов-то никаких не осталось. Сети тогда не было, а бумага недолговечна и уязвима для разного рода напастей.

Прорыв водопровода, пожар, крысы…

Или кто-то просто изъял папочку из архивов и ушел вместе с ней.

— Надеюсь, что вы ошибаетесь, — сказал Григорьев. — Потому что если вы не ошибаетесь, то это заговор, а заговор рано или поздно раскроется, и это может привести к войне. Надеюсь, мне на надо вам объяснять, каких бед любой из князей может натворить в таком густонаселенном городе, как наша столица?

— Да, наверное, я ошибаюсь, — вздохнул Бессонов. — Громовы — древний, могущественный и очень влиятельный род, кем надо быть, чтобы злоумышлять против них и надеяться, что ему сойдет это с рук?

***

Через закрытые двери Ломтев слышал, как на подъездной дорожке паркуются машины.