Джулиана, или Ведьминские козни (СИ) - Кальк Салма

— Ну да, всё верно, — снова согласился Себастьяно.

— То есть, еще раз, дано следующее: уважаемая госпожа Элоиза позволила себе заорать на Себастьяно, практически на пустом месте. Именно на тебя, да, при том, что из всего дома именно с тобой она общается больше, чем с кем-либо. Я о мужчинах, если что. А выбор у неё был неплохой, сам понимаешь, к ней кто только не клеился. Но она, я так полагаю, выбрала тебя.

— Если и так, то мне она об этом сообщить забыла, — буркнул Себастьяно.

— А голова у тебя есть, сын мой? — вдруг встрял Варфоломей. — Ты у нас обычно не слепой и не глухой, да и в женщинах вроде понимаешь, как я всегда думал.

— Видимо, нет у меня головы, потерял, — пожал плечами Себастьяно.

— Ну так находи обратно! — рыкнул Варфоломей. — Видел бы ты, как она дернулась, когда мы ей рассказали, что тебе шею ободрали! Хотела тут же тебе звонить и убеждаться, что ты жив и здоров, еле отговорили подождать до вашего тамошнего утра!

— Она в самом деле мне тогда звонила, точно, — припомнил Себастьяно.

— Вот-вот, — сощурился Лодовико. — Подведем итог. Есть некая особа, которая отказала всему дому, начиная с нашего Карло и заканчивая Маурицио Росси, но которая при этом готова проводить с тобой кучу времени. Ездить с тобой ужинать, говорить, по твоим словам, обо всем на свете, помогать тебе в делах так, как никто не поможет, кататься на лыжах на тех же самых сумасшедших склонах, гонять ночью без правил на машине по пустым дорогам, путешествовать с тобой по делу и без дела, танцевать с тобой в обнимку, да и, как я полагаю, время от времени с тобой спать. Есть такое?

— Ну, и? — нахмурился Себастьяно.

— И эта самая особа, будучи, как мы полагаем, немного не в себе, начинает орать именно на тебя. Перед кем еще она готова так открыться? Кого из нас она готова так близко к себе подпустить? Ну и у кого ей, если что, не заржавеет прийти и попросить прощения? Да любит она тебя, просто почему-то не говорит, хрен бы знал, почему, я-то точно не знаю, может Варфоломей знает, спроси его, он умный. А почему вместо ласковых слов обматерила — ну тоже спроси, вдруг ответит, — Лодовико завершил речь и налил себе коньяка. — Могу и тебе налить, кстати.

— Налей, — согласился Себастьяно. — Варфоломей, ты что, тоже так же думаешь? Ты с ним согласен?

— Полностью, Себастьяно. Мы еще под Рождество всё это на пару подытожили. И на рождественском приеме убедились окончательно.

— И ты тоже думаешь, что придет?

— Обязательно. Не завтра, так через три дня, но придет.

— Мне самому её не искать?

— Не искать. Хотя бы неделю. Одумается — придет.

— Да никуда она не денется, — Лодовико передал ему бокал. — Пей и забей. Вернется. А не вернется — подумаем, что делать.

25. Утро тяжёлой ночи

* 46 *

Элоиза проснулась по будильнику… и тут же вспомнила вчерашний день. То есть вечер. И лицо Себастьена, когда она орала, как ненормальная. И лица остальных, которые и подумать не могли, что она на такое способна.

Она уже была готова идти и извиняться, но некая мысль возникла в голове еще ночью и, похоже, что в ней был смысл. А что, если она до сих пор под вредным воздействием? И не видит его? Потому что она после каникул жила на редкость бестолково, за что и поплатилась. Распустила себя и подставилась под неплохой такой удар, распустила сотрудников… Если осуществленная любовь стала тому причиной, так может быть ну её, эту любовь? Может быть, она, Элоиза, не способна одновременно и встречаться с мужчиной, и работать, и заниматься собственным развитием? Много ли женщин успевают? Правда, услужливая память тут же подсунула ей кузину Доменику, но Доменика-то крутая, не все же такие!

Решение оказалось непростым, но иного она не придумала. Сначала — к той самой Доменике, потом на некоторое время отсюда подальше. Успокоиться, прийти в себя. А там будет видно.

Элоиза попросила завтрак в комнату, потом с готовым заявлением отправилась к Софии и согласовала себе неделю отпуска с маленьким хвостиком. Предупредила Шарля, оставила главным в отделе Донато Ренци, взяла самый минимум необходимых вещей, купила билет в Париж на дневной рейс, позвонила Доменике Секунде и отправилась к ней в клинику.

* 47 *

Кузина Доменика была бодра, весела и довольна собой и окружающим миром — то есть, как всегда. Но уже вторым взглядом она внимательно оглядела Элоизу, взмахом пальцев заперла дверь и хмуро поинтересовалась:

— Скажи, дорогая, где ты нацепляла на себя столько всякой дряни?

— На работе, — с готовностью ответила Элоиза.

— И чего ты хочешь от меня?

— Помоги разобраться.

— Почему сама всё не сняла?

— Потому, что глупая. Нет, я в теории всё себе представляю, а практически хочу, чтобы ты меня проконтролировала. Прямо сейчас.

— Если так — то ладно, делай. То есть снимай одежду, откладывай её вон туда и делай. А я ассистирую.

Элоиза полностью разделась и распустила волосы, оставив только кольцо и медальон. Сосредоточилась и постепенно, шаг за шагом, вывела из себя концентрат из злости, ревности, вспыльчивости, слабости, подверженности чужому влиянию и агрессии. Процесс занял около часа. Доменика не вмешивалась, она, как и обещала, смотрела со стороны и готовилась подхватить нить действия, если понадобится. Однако, не понадобилось, Элоиза справилась.

Завершила и села прямо на ковер, на котором стояла.

— Все в порядке, так? — спросила у Доменики.

— Да, нормально, вставай. Вставай, говорю, и одевайся, сейчас налью кофе, и ты ответишь мне еще на один вопрос.

Элоиза оделась и привела себя в порядок. Доменика тем временем отперла дверь, проветрила кабинет, мимоходом почистила его от разных неприятных выбросов и попросила принести им кофе.

— Ты хотела знать подробности? — спросила Элоиза, усаживаясь.

— Я хотела знать, почему у тебя такой вид, будто ты ревела полночи, — хмыкнула кузина.

— Я отвечу, но можно два условия?

— Ну, давай, — прищурилась Доменика.

— Ты не станешь обсуждать ситуацию ни с кем из семьи и не попытаешься вытянуть из меня больше, чем я сама скажу, — выдохнула Элоиза.

— Договорились. Семья-то тебе чем не угодила?

— Начнут болтать почем зря.

— Как же без этого? — усмехнулась кузина. — Ладно, рассказывай. Почему же?

— Потому, что бестолочь. По-глупому подставила себя под удар, не защитилась, огребла сама, и еще на ни в чем не повинного человека вызверилась. Красота просто.

— И кто тебе это все устроил?

— Как это сказать? Соперница, — Элоиза это слово произнесла с большим трудом, раньше в её лексиконе такого слова не было.

— Ух ты, — оживилась Доменика. — У тебя бывают соперницы?

— Это она так думает, — пожала плечами Элоиза. — Юная барышня, моя же сотрудница, редкостно бестолковая особа, зато привыкшая, что отказов и обломов в жизни не бывает.

— Отличная барышня, — рассмеялась Доменика. — И что? Вы не поделили одного мужчину?

— Да как тебе сказать… Не делила я никого и ни с кем. Я знаю, что он меня любит. Он меня долго добивался, потом подловил в один момент, когда у меня не было сил возражать и… в общем, я не отказала ему. И не пожалела ни разу. Все мои рефлексы вопят о том, что афишировать наши отношения, какими бы они не были, не нужно ни в коем случае, мы и не афишировали. А перед Рождеством к нам прислали эту мелкотравчатую дрянь, да еще и в мой отдел! Работать не хочет, учиться чему-либо тоже, зато решила, что будет добиваться Себастьена. Я долго делала вид, что ничего не происходит, и что мне вообще нет до этого дела, хотя барышня назойлива и не слишком хорошо воспитана. Вот и дождалась, что мне начали булавки с наговорами в кресло втыкать и травить моим же кофе из моей же чашки!

— Себастьен? Постой, это его ты тогда, давно, еще прошлой весной спасала от зелья Барберини? — глаза Доменики заискрились любопытством.

— Да, — хмуро ответила Элоиза. — Только тогда у нас ничего еще не было. Ну, почти ничего.