Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
Та не стала ни отрицать, ни соглашаться. Ударила коня шпорами и выехала перед конную армию, направляющуюся сквозь пущу в сторону Висулы.
Догнал ее Мына и заявил:
— Знаешь ли ты, госпожа, почему пришлось мне сбежать со двора моего отца, Ватая? Народ признал меня самозванцем. А когда правит самозванец, народ умирает от странных хворей, идет падеж скота, урожаи небольшие. Если с нами случится такое счастье, что захвачу я Грады Червенские и одержу победу над отцом своим, Ватаем, власть над добытыми землями обязан буду получить из рук Пестователя. Ибо власть не добывают, моя госпожа. Власть получают, подобно тому, как получил ее Пестователь от своего народа.
— Авданец, Лестек и Палука раздавят дружину Пестователя, словно куриное яйцо.
— Разве ты не слышала, Арне, что считаются только названные дела и вещи? Имя Пестователя более грозно, чем имена Авданца, Лестка или Палуки. И даже Семовита. Учитывай то, госпожа, если в будущем, возможно, пожелаешь уговаривать его изменить Пестователю. У этого народа все так же имеется повелитель. А кто-то иной будет всего лишь самозванцем. А когда его объявят самозванцем, реки выйдут из берегов и зальют поля, днем и ночью будет греметь гром с ясного неба, пробудятся спящие до сих пор спалы. Разве не так случилось, что когда заточили в башне Голуба Пепельноволосого, родились лестки и прибыл великан по имени Даго Пестователь? Власть — штука священная, госпожа. Я не знал об этом, и потому должен был убегать из Градов Червенских.
— Ты говоришь, словно бы булл христианином. Это для них власть священна.
— Ты же знаешь, что я не тот человек, который почитает того, кто умер на кресте. Но ведь то, что провозглашается среди франков и ромеев, давно уже проникло даже в наши стороны, точно так же, как ветер приносит семена даже из самых дальних сторон. Я не ворожей, Арне, тем не менее, могу тебе предсказать, что вскоре все властители пожелают принять веру в человека, умершего на кресте, ибо вера эта придает святость властителю. Действительно тебе хотелось бы, чтобы тобой правил первый встречный, только лишь потому, что у него есть могущество и сила?
Арне со страхом подумала о власти Авданца, Лестка и Палуки, Желислава, Пльта Повалы, Лебедя Рыжего или же Ченстоха.
— Ты прав, Мына, — тихо произнесла она. — Власть священна, ибо ее дают боги и только они способны ее отобрать. Священна и моя с твоею власть над этой вот армией. Это боги устами жерца приказали мне разделить нас и ляхов, перейти через Висулу и подобраться к Плоцку с юга. Вчера был у меня жерца с Вороньей Горы и говорил мне о том, чтобы я выполнила приказы Огня.
— Я спрашивал тебя об этом, Арне, но ты уходила от ответа. Теперь я знаю, что мы поступаем верно. Твои слова дают мне веру в победу.
Та не успела ему ничего больше сказать, потому что их насчитывающая тысячу всадников могучая армия неожиданно остановилась. Дело в том, что разведчики увидели реку, а потом ее же увидели и Арне с Мыной. Висула несла громадные массы воды и разливалась перед ними словно море. Могло бы показаться, что никто не в состоянии перебраться через нее. Арне почувствовала страх.
— А разве сможем мы здесь переплыть на лошадях? — спросила женщина у Мыны.
Тот не отвечал. Его тоже поразила эта широко разлившаяся вода с быстрым течением. И вместе с этим в нем собиралась бессильная злость. Так долго ожидал он того момента, когда выступит он в поле во главе армии, чтобы стать повелителем Червени, и вот теперь задержать этот поход должна была река, а не люди, которых следовало опасаться. Про себя он оценивал, что не менее семи дней придется вырубать деревья в лесу, чтобы построить плоты для тысячи лошадей и тысячи человек.
— А говорил ли тебе жерца с Вороньей Горы, когда мы должны очутиться под Плоцком? — спросил он у Арне.
— Он сказал: «поспеши, госпожа».
Мына стиснул губы. Он верил в чары. Странный жерца приказал спешить, а злобная река перегораживала дорогу. Нельзя ли как-нибудь упросить бога этой реки, чтобы тот стал к ним милостивым?
Князь подозвал к себе проводников, которых нанял еще в Крушвице. Это были три рыбака и кметь, проживающие на левом берегу Висулы. Это они довели армию вплоть до этого места, где, вроде как, имелся брод, пригодный для переправы верхом.
Мына вытащил меч и указал ним на реку.
— Предали нас! — крикнул он им. — Это не брод, а страшная глубина.
Те грохнулись на колени и, перебивая друг друга, говорили умоляющим тоном:
— Река — она же такая же живая, как человек или зверь, благородный господин. Здесь в течение множества лет имелся пригодный для переправы брод. Не знаем мы, что с ним случилось. Река, она ведь тоже может обманывать и лгать.
— Это вы лжете! — не мог Мына сдержать гнев. — Мы построим плоты, а вас я отдам богу реки в качестве священной жертвы. Бросьте их в реку! — приказал он воинам, которые окружали их на своих лошадях и прислушивались к разговору с проводниками.
— Погоди, погоди, господин! — закричал один из рыбаков, вырываясь от воинов, которые сразу же схватили его и теперь тащили к реке. — Позволь мне испытать воду. Бога реки можно умолить.
Мына вложил меч в ножны и приказал подвести этого человека к себе. Тот был самым грязным и ободранным. На жирном, красном лице бегали глаза.
— Дай мне, господин, заводную лошадь. Под живот ее прикажи привязать два наполненных воздухом свиных пузыря. Разве не видишь ты, что река только в двух местах синеватая, а в других — желтая? Там, где она имеет синий оттенок, глубоко. А вот там, где ты замечаешь желтый цвет, там песок. Дай мне свой золотой перстень, и я брошу его в реку как жертву богу. И переплыву на коне, а
