Александр Зорич - Сборник "Круг Земель"

– Я объясню тебе все, Элай, – сказала Хармана. – Однажды, совсем недавно, я уже видела это существо – то, что лежит сейчас за стеной. Я видела ее на Игрищах Альбатросов. Она была спутницей Тай-Кевра и ни один мужчина не мог устоять против того, чтобы переспать с ней хотя бы в мимолетных мечтах. Сам Тай-Кевр не сводил с нее глаз и повиновался ей словно бы ее устами глаголило Провидение. Теперь я нисколько не сомневаюсь в том, что именно она, эта женщина подбила Тай-Кевра к бунту против Гамелинов. Возможно, это она дала в руки Пелнам средство, которое позволило уничтожить Наг-Нараон и наш флот. Пелны всегда были никудышными магами. Никто из них не ведал Пути. Знали они лишь Танец Альбатроса. Где уж этим ничтожествам было набраться наглости пойти против Дома, владеющего Путем после нескольких сокрушительных поражений!

– Скажи, госпожа, кем же была эта женщина? – спросил Элай.

– Судя по браслету, она была тенью, которой дана власть воплощаться в тела живых, не спрашивая у них соизволения.

– Тенью? Ты хочешь сказать, она воспользовалась телом Фелиб, чтобы воплотиться? С каких-то пор тени воплощаются в живых людей, изменяя их физический облик до неузнаваемости?

– Она была такой же тенью, как твоя мать, Элай, – голос Харманы был тверд. – Кажется, мне придется сказать тебе правду ибо ее утаили от тебя твои родители. Эта женщина была тенью Звезднорожденного. А теням Звезднорожденных, как впрочем и самим Звезднорожденным, позволено очень многое…

– Но моя мать никогда не охотилась с кухонным ножом на спящих гостей! – возмутился Элай.

– Потому что Гаэт, твоя мать – воплощенная тень Октанга Урайна. В ней воплощено все то благородное и светлое, что было отринуто самим Октангом Урайном в день, когда он пережил свое второе рождение в сумраке Лон-Меара. Гаэт незачем ходить охотиться с кухонным ножом на гостей. За нее это делает сам Октанг Урайн…

– Значит, это была тень моего отца? – с иронией спросил Элай.

– Никто не может сказать этого наверняка. Быть может, это была тень Шета окс Лагина…Если тебе неймется это узнать, можешь снова надеть этот браслет на руку какой-нибудь дурехи, вроде Фелиб, и спросить ее об этом лично… – Не настолько уж я любопытен…

Элай обнял госпожу Харману за плечи и посмотрел за окно. Светало. Магия обращений отступала и тело Син мало-помалу вновь обретало черты сходства с немногословной Фелиб…

11

– Что такое Денница Мертвых? – спросил Элай, которого смущала манера Харманы молча мерить шагами Пояс Усопших.

– Денница Мертвых – это город, который ты видишь сейчас на горизонте, Элай, – сдержанно ответила Хармана.

– Я хотел спросить не об этом. То, что это город – я знаю. Я не знаю, что такое «денница мертвых».

– Тогда было бы резоннее спрашивать что такое денница.

– Можете считать, госпожа, что я уже спросил, – буркнул Элай, теряя надежду обрести в Хармане благосклонную собеседницу.

– Денница – это рассвет, – отрезала Хармана.

– А при чем тут мертвые?

– При том, что здесь только мертвые – на то он и Пояс Усопших. Даже те, кто еще живы, рано или поздно умрут. Значит и мы с тобой – тоже мертвые, – отвечала Хармана с нарочитой серьезностью. – А потому все рассветы, закаты и города, которые встречаются здесь, в этих проклятых землях, принадлежат мертвым.

– Но мы живы! – громко возмутился Элай, озирая буро-коричневую равнину и холмы, которым, казалось, не будет конца. – Мы живы, Хармана! – Это поправимо.

– Да, это, Хуммер нас всех разнеси, поправимо! И все равно мне не нравится то, что ты говоришь! Ты говоришь ужасные вещи, госпожа Хармана!

Хармана остановилась. Повернула голову в сторону Элая и окинула его придирчивым взглядом придворного церемониймейстера. Мысленно пригладила кудри на его голове. И… Расхохоталась.

Впервые со дня их побега из Лорка. То, что она, Хармана, исчадие Алустрала, считает чем-то само собой разумеющимся он, Элай, возлюбленный сын благообразной Сармонтазары, считает кошмаром и жутью! Это ли не забавно!

– Выслушай меня, Хармана! Здесь нет ровным счетом ничего смешного! И ты, и Герфегест, и все остальные люди здесь – все вы мрачные, словно упыри. Все вы – жестокие хищники, любители человеческой падали. Мертвые… Смерть… Я не могу больше слышать эти слова! Я ненавижу эти слова! Сколько можно думать о смерти и питаться чужой смертью? Да вы когда-нибудь живете вообще? Или только ходите резать друг друга? Дом против Дома, Пелны против Гамелинов, брат против брата! Если у вас в Алустрале заброшенный город – значит это Денница Мертвых! Если у вас казнь – так это в клетке на морское дно! Да вы люди вообще или действительно упыри?! – Элай был в истерике. Хрустальный смех Харманы, звенящий в тлетворном безветрии Пояса Усопших, нагнал на него страху, который мучительно искал себе выхода.

– В твоих словах немало правды. Помимо прочего, мне не нравится, когда ты так нервничаешь, малыш, – сказала Хармана, отсмеявшись. – И у меня созрело решение: ты можешь называть этот город так, как тебе больше нравится. Оплотом Древних Доблестей, например.

12

Элай не верил в то, что это возможно. Однако, они все-таки отыскали Герфегеста.

Когда Хармана с настойчивостью умалишенной твердила: «Герфегест ждет меня Деннице Мертвых», Элай лишь скептически пожимал плечами. В конце концов, он лично за Герфегестом не то чтобы соскучился, а вот с Харманой был готов тащиться хоть на край света, хоть на поиски самого Хуммера-Светоносца…

А потому, когда в ромбообразном окне мрачного серого строения, предназначавшегося явно не для жилья – по крайней мере, не для жилья человеческих существ – показалось гладко выбритое лицо Герфегеста, Элай лишь опустил глаза.

Хармана была вне себя от радости и не считала нужным скрывать это от обмирающего от ревности Элая.

Когда Герфегест, неэлегантно волоча за собой раненую ногу, вышел им навстречу, Хармана с истошным воплем бросилась перед ним наземь, и, обхватив руками колени Хозяина Гамелинов, заплакала, трагически всхлипывая и лепеча какую-то любовную чушь, словно была не Хозяйкой Дома, а простой зеленщицей или, допустим, молочницей.

Элай ожидал от нее чего угодно, но не такого.

Все время их пути он бережно пестовал надежду на то, что вот-вот Хармана перестанет гневаться и их отношения снова обратятся благоуханным цветником плотских радостей.