Альберт Зеличенок - Посиделки в межпланетной таверне «Форма Сущности» (СИ)

— Да что вы всё о пище, — зарычал дракон, обрабатывая могучими челюстями сочный хрустящий окорок. — О душе пора подумать. Вот-вот сами жратвой станем.

— Так, — сказал Стон. — Пора творить новую реальность.

Он закрыл глаза. Посетители заволновались.

— Эй, а что с нами-то будет? — выразил общую мысль паукообразный Приядель из системы Малые Противцы. — Хозяин, останови-ка его.

— Уважаемый Пронзительный, — обнял груимеда за плечи Джон, — прошу вас, не обращайте внимания на глупые шутки Полусреднего. Мы все его любим, но он дурак. Я понимаю ваше беспокойство, однако, право слово, у нас еще масса времени.

— Жить можно и на склоне вулкана, — констатировал смирившийся с крахом каких-то своих планов летучий мыш. — Главное — вовремя умереть. До извержения.

— А пока ждём, — сказал кабатчик, — неплохо бы еще одну новеллу послушать. Может быть, вы, — обратился он к последнему визитёру, — объясните нам, кто вы, откуда и почему столь поспешно на нас свалились?

— А почему бы и нет? — согласился тот. — Никаких секретов у меня за душой не имеется. Рассказ же свой я, пожалуй, назову так.

Ветер Перемен

Шеф встретил меня утром у проходной. Видимо, дело было важным, раз он не поленился спуститься на первый этаж. Хотя, с другой стороны, на нём был новенький импортный костюм — может быть, босс желал покрасоваться перед конторскими дамами? Впрочем, он предпочитал называть Контору фирмой, отдел — «нашим дружным коллективом», а сотрудников — по именам. Демонстрировал демократизм. Между прочим, костюмчик-то ничего. Стоит, пожалуй, поболее моей зарплаты (которую я, кстати, не получал уже три месяца; официальная версия — у танка заклинило орудие, а без защиты кассиры ездить в банк отказываются; по неофициальной же информации весь бронепарк вместе с девочками из бухгалтерии сдали на полгода в аренду якудзе соседнего района в обмен на долю с прибыли). Особый покрой — практически не топорщится на бронежилете и кобуре под мышкой. Да и вообще наш начальник — красавец-мужчина, но, увы, в прошлом, что до сих пор отравляет жизнь ему и окружающим женщинам.

— Здравствуйте, Аркадий, — сказал шеф, взяв меня под локоток: вроде бы ласково, а не вырвешься.

— Здравствуйте, Колумб Аллилуевич, — поприветствовал босса и я.

Пусть вас не смущает импортное имя нашего руководителя. Оно не имеет никакого отношения к официальному первооткрывателю страны равных возможностей, восходит к романтическому периоду в истории государства и расшифровывается следующим образом: «Колыма умножит богатства страны». Легко видеть, что имечко должно быть несколько длиннее. Оно и звучало первоначально иначе — Колумбост, однако к его носителю в школьные годы настолько прочно прилипла кличка Компост, что сердобольные родителю сжалились над чадом и умолили паспортистку забыть о трех последних буквах. Теперь босс весьма гордится редким именем.

— Аркадий, — говорит он, — я знаю, что вы без ажиотажа относитесь к официальным мероприятиям.

Я опускаю голову, старательно демонстрируя раскаяние и готовность к самоисправлению. Однако Колумб — человек опытный и на мой театр не покупается:

— Учтите, Столпнер, предупреждаю вас лично: сегодня в четырнадцать ноль-ноль собрание трудового коллектива.

— Конторы? — с надеждой спросил я. В такой толпе мое отсутствие никто не заметит.

— Отдела. Если бы речь шла о конторе, я бы сказал: «всего трудового коллектива». Пора бы разбираться в терминологии. Если опять не явитесь, поговорим в ином место и по-другому.

И он выразительно погладил ту область пиджака, где всё-таки немного выпирала кобура. Ерунда — не станет он стрелять в живого меня. Не тот человек. Хотя отравить может запросто. В общем, лучше не доводить его до соответствующего состояния. Вон Катенька досаждала ему несколько лет. Он ей угрожал, угрожал — никакого эффекта. В конце концов шеф взъерепенился, и где теперь Катя? В декретном отпуске. А мне это надо? Так что придется пойти.

— Буду как штык в брюхе, Колумб Аллилуевич!

— Следите за лексиконом, Аркадий, — советует начальство и отпускает меня на свободу.

Я забегаю в камеру хранения — сдать авоську с «Калашниковым». Степаныч ворчит, как обычно, что, чем так носить, лучше сразу выбросить. Всё равно, дескать, в случае опасности я не успею его выхватить. Может, и верно, но не люблю, когда ремень натирает плечо.

— Ну, ладно, — завершает он воркотню, — когда убьют, поймёшь, что старших надо слушаться.

— Нет, Степаныч, — говорю я, — у меня на этот случай уже всё расписано. После смерти я к тебе по ночам являться буду. Звенеть цепями и петь «Дубинушку». лишу вас с женой тихих семейных радостей.

Проходную пролетаю пулей. У входа в отдел стоит заместитель начальника Брут Юльевич Тинтобрасс — либерал, жуир, любимец женщин — и жмёт руки опоздавшим. Делает это абсолютно искренне, хотя не преминёт сообщить фамилии проштрафившихся боссу. На Брута Юльевича не обижаются. Во-первых, это почти что единственная его обязанность, а во-вторых, у него довольно сложные взаимоотношения с Колумбом, которого он одновременно подсиживает и поддерживает. Ходят слухи, что Тинтобрасса вот-вот заберут наверх. Бродят сплетни, что Тинтобрасс сам распускает эти слухи. Сейчас он даёт всем расписаться на листочке, в котором сообщается уже известный мне факт о наличии сегодня после обеда собрания с единственным пунктом повестки дня: «Информационно-аналитическое сообщение товарища Козюры К. А. о текущем моменте».

В комнате присутствовало не более половины сотрудников. Остальные потихоньку рассосались — благо, Контора занимала солидное здание с множеством извилистых коридорчиков и тупичков, так что всегда находилось, где укрыться от начальственного ока. Говорят, что в редко посещаем переходе от отдела комплектации к научной библиотеке прошлым летом отыскался бородатый запылённый господин, таившийся там аж с 1913 года. Пересчитывая к календарю текущей Инкарнации, разумеется. Истины ради следует сказать, что настоящих бездельников в отделе практически не было, они уже давненько растасовались по более теплым местам. Но творческий подъём — штука хитрая, от восьми до пяти действует редко, да и сама работа, по крайней мере, в её интеллектуальной составляющей, имеет пульсирующий характер. Впрочем, имитировать трудовой энтузиазм можно и на открытой местности, в частности, за письменным столом. Я всегда с успехом применял дизайнерский метод, разбросав по столешнице в мнимом беспорядке книги, ксерокопии статей, служебную документацию, черновики с выкладками и надёжно упрятав где-нибудь в глубине этих бумажных джунглей истинный объект своего интереса — литературный журнал или какой-нибудь роман, желательно, без иллюстраций. Время от времени тот ангел, который подкидывает нам идеи из своего бездонного мешка, дарил и мне что-нибудь от щедрот, и тогда я покидал очередной опус на полуслове, но… У небожителя слишком многочисленная клиентура, и до меня руки доходили не всегда. Так что я даже обрадовался, когда день дополз до двух часов. Хоть какая-то перемена.