Татьяна Мудрая - Клятва Гарпократа

Парусом послужил широкий кусок отбитой и размятой коры какого-то местного дерева — надеюсь, снятая не с живого существа.

Мы не были разочарованы в своих ожиданиях.

Едва мы выгребли на широкую воду, как нас окружила невесть откуда взявшаяся быстрокрылая флотилия юрких ладей и широких катамаранов — таких плотов, установленных на узких спаренных поплавках. Наши ба-нэсхин именуют их карракарры.

И в них сидели обычные люди — впервые за время наших странствий! Горстка по сравнению с былым многолюдством — но они покрыли собой всё пространство. Они были вполне скудно одеты, как Морская Кровь, и наряжены в кораллы и жемчуг, будто Морская Кровь. Только это всё-таки не была чистая вертдомская раса. Просто те древнейшие земные племена, что почти неотличимо были на нее похожи, а теперь еще и держали в себе немалую толику иной крови. Архаический тип хомо: широкие плечи, стройные и несколько женственные формы. Небольшие груди, расставленные на ширину ладони, были почти одинаковы у обоих полов. Чтобы подчеркнуть и выявить свою маскулинность, мужчины наносили на свои лица широкие спиралевидные узоры татуировок, отчего те становились похожи на готийский боевой топор. Старшие по возрасту или по чину набрасывали себе на плечи тканевые накидки — тело под ними было разукрашено почти так же, как и лицо. Женщины, напротив, ходили с чистой кожей, по контрасту со своими мужами и братьями казались широколицы, более смуглы и приветливы. Цветочные венки на голове, гирлянды из лепестков на груди и стройных бедрах, иногда обтянутых короткой бахромчатой юбкой из ткани, легкая улыбка на пухлых губах.

Только вот они явно не были беззащитны — ни те, ни эти.

В отсутствие Хельма и Стеллы, которые довольно странным вычленили мое жесткое тело из своих, я всё больше чувствовал в себе обе родительских природы сразу: смертоносная живая сталь — и могущественная колдунья, губительница этой стали.

Вот это знание, которое проявлялось во мне постепенно, как фиолетовая клякса на промокашке, и позволило мне заценить сих аборигенов по достоинству. Существа, составившие одно целое с получившей прежнее единство природой. Дети земного рая, еще не испорченные понятием первородного греха. Прирожденные воины, хоть и не знающие настоящих сражений. И… ритуальные каннибалы. Расчленяют и варят особо храбрых и уважаемых пленников в надежде, что их духовные качества перейдут к победителям. Похоже, так на деле и выходило.

Когда флотилия окружила нас и этак вежливо погнала — видимо, к своему дальнему берегу — под возгласы «Пакеха! Пакеха!» а то и «Патупаиарехе!», я мимоходом разъяснил все эти обстоятельства обоим детишкам. Что слегка их опечалило.

— Тебя это не касается, Бьярни. О тебя любой все зубы обломает, — резюмировал Ситалхи.

— И мы вовсе не храбрые, — подхватила Ситалхо. — Трусишки, каких мало.

— Ага. Я просто пакеха, бледнолицый, а вы еще и оборотни с вашими рыжими волосами и голубыми с прозеленью гляделками, — ответил я.

— Скорее наоборот, — съязвила Ситалхо. — Кто в клинок переворачивается? И к тому же чем дальше, тем длиньше?

— Страньше, — поправил брат. — Ой, длиннее!

А мы всё плыли по гладкому, почти без морщин, лику Тангароа — Отца-Моря.

Впереди выступил остров — гористый, зеленый, в дымах и туманах, как декорация к волшебной сказке Толкиена.

— Ао-Теа-Роа, — сказали нам.

Из каждой лодки высадилось на берег по двое-трое. Они протащили свои лодки по песку, удивительно податливому, потом настал черед нашего плота. Поскольку он был неуклюж и шероховат, его оставили в воде, привязав к шесту подручной веревкой, а нас переправили на сухое, приняв в объятия.

Природа тут была поистине сказочная: и в самом деле — декорация к «Властелину Колец». Ну, так и должно было быть, ничего удивительного. Кроме гигантских сосен, мало чем уступающих секвойям — чем не энты! — фантастически искривленных стволов иных деревьев, буйной зелени, которая кишела певучей жизнью, и курящихся дымом гор, покрытых снежными шапками, на заднем плане величавой декорации.

Укрепленная деревня, па, в которую нас доставили, казалась совсем иной сказкой. Частокол из высоких кольев, поставленных стоймя и заостренных сверху. Резные головы на столбах ворот — высоких, узких, насыщенно-красного цвета, причудливый орнамент, рельефные изображения стоящих мужчин с дубинками в руках, фигуры чудовищ со страшными мордами и высунутыми языками. Дерево похоже на коралл — так хорошо вырезано и отполировано. Под аркой ворот были вырезаны две большие человеческие фигуры куда более приемлемого вида — обнявшиеся мужчина и женщина с яркими глазами из перламутровых раковин. Хинемоа и Тутанекаи, отчего-то подумал я. Вошедшие в сказку любовники. Этот мир был явно перенасыщен именами — и красотой. Вообще-то когда не знаешь, как оценить чужую и совершенно чуждую культуру, на автомате произносится «впечатляюще» — с восклицательным знаком или без оного. Вот только эта культура могла спокойно выпадать изо всех канонов — и все равно быть доступной для понимания: так много было в ней первородности, сакральности, мифа. Она заставляла себя понимать, проникала в подсознание, минуя разум, впитывалась в кровь, минуя душу.

Так мы шли, озираясь по сторонам, и знание проникало нам в плоть.

Внутри изгороди стояли крутоверхие дома, также сплошь одетые резьбой. Что слегка нас удивило — то, что резьба эта была сплошь антропоморфной, как походя объяснил нам ученый Ситалхи. Не растительной, как любят в Европе, не зооморфной, как в Америке или — исключение — у кельтов. Эта многослойные, фантастически роскошные рельефы из дерева тотара утверждали человека в его высоком предназначении. Боги, культурные герои, небесные и подземные люди… Просто влюбленные: их мимоходом возвели в ранг богов, да там и оставили.

У самого большого, прямо-таки огромного дома нас остановили и повернули лицом к фасаду, покрытому пышной резьбой по гладкому дереву кирпичного цвета.

— Фаре, — сказали нам. — Фаре-рунанга.

Дом встреч. Дом для приема гостей и всяких церемониальных сборищ. Как это их, подумал я, даже отдохнуть не дадут. Опомниться и облегчиться.

Вообще-то мы не сумели бы ни того, ни другого, ни третьего. Все эмоции и жидкости уже поглотила вода.

Ситалхи снова объяснил нам, что и дома поменьше, и как бы не основа этого могучего строения — древовидные папоротники. И забор тоже. Вон как зелеными побегами пророс.

— Нас чего — в палеозой зашвырнуло? — со страхом проговорила его сестра.

— Не дальше семнадцатого века эры Белого Христа, — успокаивающе ответил Ситалхи. — Такие живые ископаемости в здешних местах как были, так и остались.