Джоэл Розенберг - Серебряный камень

— Здесь нетрудно найти решение, — вмешался Ивар дель Хивал. — Уважаемый Бирс Эриксон не считает, что Йен Сильверстейн достоин серьезной дуэли, но все равно желает с ним сразиться. — Он покачал головой. — Мне приходилось с ним скрещивать клинки, маркграф, и должен сказать, что в его правой руке будто демон сидит. Он… он даже и не знает, как простейшим образом оставить шрам на противнике. И если вы дадите согласие на небольшую схватку, клянусь вам, кончится тем, что один будет лежать мертвым — либо Йен Сильверстейн, либо Бирс Эриксон.

— Это меня не пугает! — заявил Бирс Эриксон.

— Мудрость приходит с возрастом, с возрастом же приходит и уважение к оправданному страху, — произнес Ивар дель Хивал.

— Стало быть, нет способа проверить его мастерство без кровопускания? — Маркграф скептическим взором обвел Ивара дель Хивала. — Никакого?

— По крайней мере я такого способа придумать не могу, и потому…

— А я могу, — сказал маркграф. — Пусть побалуются с учебным оружием.

— С учебным? — переспросил Ивар дель Хивал. — Вы имеете в виду обожженные палки…

— Нет-нет, — запротестовал маркграф. — Так поступаете вы, в Доминионах, а мы тренируем молодежь благородного происхождения проще — на мечах, не имеющих острых кромок, с затупленными концами и очень гибких. Совершенно безопасная вещь — разумеется, если не угодишь в глаз.

Йену приходилось слышать о таком оружии; Господи, сколько же он часов провел, фехтуя рапирой!..

Он не рассмеялся и не улыбнулся; не напрягся и не расслабился.

Зерно и утки. Проклятое зерно и проклятые утки.

Ничего у вас не выйдет!..

Глава 10

Правила боя

Когда подонок-папочка выставил сына за дверь, поскольку тот перестал играть роль козла отпущения, Йен вынужден был пробавляться уроками фехтовального мастерства, всякими случайными приработками, да еще игрой в покер.

Поразительно, каких вершин мастерства можно достичь, фехтуя на рапире или сражаясь в карты за покерным столом, если у тебя нет иного выхода, как только задавать тон в игре или поединке и победить в нем, и не один раз, а регулярно, а выигрыш не просаживать в один присест, а откладывать на лето. Иначе придется жить на одном зерне, украденном с опытного участка агрономического колледжа, да на диких утках с озера Миррор-Лэйк, где на них приходилось охотиться по ночам, вооружившись куском проволоки и длинной палкой от швабры.

Утки и зерно. С тех пор в сознании Йена утки и зерно прочно ассоциировались с нищетой и голодом. Со страхом. С возможной потерей самообладания. Но с потерей самообладания нельзя мириться как с естественным человеческим свойством, как с законом природы; необходимо следить за собой, напоминать себе, что твое тело, твое лицо — и твой разум! — принадлежат тебе, что один миг проявления слабости способен перечеркнуть многое, если не все.

Однажды Йен, играя в покер, позволил себе легкую улыбку, вытянув карту, которая дополняла великолепную комбинацию. Улыбка промелькнула на его лице лишь на какую-то долю секунды, но и этого оказалось достаточно — Фил Клейн, сидящий напротив, заметил это и, уже готовый было биться до конца, раздумал увеличивать ставку. Так на глазах Йена денежный банчок посреди стола, который должен был обеспечить ему две недели безбедного существования на фасоли и рисе, превратился в жалкий биг-мак.

В тот голодный август, давясь зерном, он много думал о своей секундной слабости.

Нет, больше никогда.

Полнейшее самообладание, непроницаемое лицо. Конечно, при желании можно вести себя умнее, более изощренно и коварно; можно придать лицу любое нужное выражение, но Йен предпочитал не экспериментировать. Этот путь таил в себе опасность. Прикидываться перепуганным насмерть, разыгрывать покорность или симулировать ликование — все это могло подвести.

Зато никому не дано видеть сквозь стены.

Его лицо оставалось невозмутимым все время, пока слуги-вестри ходили за рапирами, а Арни Сельмо и Ивар дель Хивал готовили товарища к поединку.

Он снял тяжелые дорожные ботинки и надел вместо них пару легких кроссовок, извлеченную из рюкзака. Зеленая майка с V-образным вырезом сменила толстый свитер. Естественно, этому наряду далеко до экипировки фехтовальщика, но даже если бы у него хватило ума захватить ее с собой — а рюкзак был набит куда более важными вещами, — он бы не хотел так одеваться. Фехтовальный костюм годен лишь для спортивных соревнований, и только. Штаны с высоким поясом и куртка с лямкой в промежности обеспечивали надежную защиту от укола рапирой, однако сделай нестандартное Резкое движение — и лямка так все сдавит, что ты пополам сложишься от боли.

Усевшись прямо на пол и не обращая внимания на изумленные взгляды вандестов, Йен принялся делать упражнения на растяжку. И плевать, что о нем подумают!

Йен Сильверстейн стоял в паре метров от Бирса Эриксона. Местное оружие оказалось менее гибким, чем фехтовальные рапиры, и к тому же сантиметров на восемь короче. Конец клинка был просто затуплен, а гарда, почти полностью прикрывавшая руку, походила скорее на гарду шпаги.

И все равно это была рапира. А Йен Сильверстейн был божьей милостью рапиристом.

Бирс Эриксон подтянулся и прочертил в воздухе клинком несколько замысловатых восьмерок — довольно витиеватое приветствие.

Где-то в глубине подсознания Йен улыбнулся — здесь все было так, как дома. Там наставники в большинстве школ тоже вырабатывали свою собственную форму приветствия. При наличии определенной практики ты мог без труда вычислить, в какой год тот или иной боец взял в руки рапиру. Д'Арно однажды признался, что, салютуя, копирует движения своего отца — дирижера оркестра, который взмахом палочки шел обыкновение отбивать такт в четыре четверти.

Йен попросту поднял и опустил оружие, после чего встал в стойку «к бою».

Краем глаза юноша заметил, что маркграф и девушка неотрывно следят за ним, в то время как стражники вперились в Арни Сельмо и Ивара дель Хивала…

…но все это уже не имело значения.

Полоска мрамора под ногами была шире обычной фехтовальной дорожки, но и это его не заботило.

Мир перестал существовать. Полная сосредоточенность.

Отлично. Перед тобой вооруженный рапирой противник, ростом пониже, зато крепче сбит. Мощная кисть, судя по всему, ничуть не слабее кисти Йена. Но не от нее исходила опасность, по крайней мере пока. Бирс Эриксон захочет прощупать Йена, коснуться его клинка, почувствовать контакт, вслушаться в него.

Время и пространство решали все. У Йена более длинные руки; Бирс Эриксон скорее всего намерен пробиться внутрь его обороны, отведя в сторону клинок.