Любовь Пушкарева - Утраченный покой

– Ты копия своего отца, – сказала, как выплюнула мать.

– Нет, – хором отозвались я и Тони.

– Он тоже делал зло, а потом жалел об этом. Но он его делал.

Опять крыть нечем.

– Неправда, мама, – вдруг возразила Джуди, – Ти может себя контролировать.

– Может? Он сбежал, потому что не мог себя контролировать. Единственный правильный поступок. Я благодарила Бога каждый день за то, что вам перестала грозить ежедневная опасность.

– Неправда, – чуть не плача отозвалась Джинни. – Он защищал меня всегда! И мне его очень не хватало! Ти, не уходи!

Джуди обошла Тони и заглянула ему в лицо

– Я верю, что ты никогда не причинил бы нам вред.

– Я уже его причинил, Джуди. Тогда… – горечь его тихих слов, казалось, затопила комнату. – Глупцом я был, когда забыл об этом и пришел сюда.

– Не уходи. Прошлое в прошлом. Разве сейчас ты можешь сделать мне больно? – она легонько приобняла его, будто почувствовав, как он нуждается в прикосновении.

Тони молчал, разбираясь в себе.

– Нет.

– Ну вот…

– Его отец тоже уверял, что больше не причинит боли, а после снова и снова…

– Я не мой отец!

– Ну, давай, разозлись как следует!

– Минни!

Но на окрик Чака никто не среагировал.

Тони высвободился из объятий сестры.

– Хорошо, мама, я разозлюсь как следует. Когда Чак был в поле, а сестры – в театральном кружке, ты часами изводила меня, внушая, что я копия отца, что я псих, не способный себя контролировать, что мое место в тюрьме или психбольнице.

– Минни? – неверящий возглас Чака.

– Ты перенесла на меня всю ненависть, ты топила меня в ней, – продолжил Тони. – Топила так часто, что я научился в ней плавать, и пусть прошли годы, но я все же всплыл и выбрался на берег. Мне жаль, мама, мне очень жаль, что ты изуродовала свою жизнь и пыталась изуродовать мою. Мне жаль, что ты не могла и не хотела отпустить прошлое и жить настоящим. Жить Чаком и дочерьми.

– Ты! Ты был ежедневным напоминанием о кошмаре!

– Да. Прости, наконец, меня за это, или потеряешь всех и всё.

Не выдержав накала эмоций, женщина расплакалась, а любимый муж и дочери, только что узнавшие неприглядные подробности, не спешили ее утешать. Чак разрывался между Тони и нею. Увидев это, Ти махнул рукой, мол, «давай, успокой ее, я в порядке». Я подошла к моему оборотню и обняла его, постаравшись, чтобы данный жест, в глазах людей, не казался сексуальным. Тони прильнул ко мне, можно сказать, завернулся в меня и мою силу, как замерзающий в пуховое одеяло. Чак тем временем взял жену за руку, а сестры поглядывали то на мать, то на Тони; чувствовалось, что они немного обижены тем, что брат предпочел утешение от меня, а не от них.

– Прости меня, – сквозь рыдания произнесла женщина.

– Минерва, ты у меня просишь прощения? – в голосе Чака послышался сдерживаемый гнев.

– У всех. Я была не права.

Услышав это, Чак оттаял.

– Ну, может, вы обнимитесь, как мать и сын.

Минни напряглась.

– Не просите слишком много так быстро, – подала голос я. – Главное, лед сломан.

Мать Тони благодарно и согласно закивала: может быть, она и осознала, что была очень не права, но обниматься с сыном, которого ненавидела годами, была еще явно не готова.

– Да, – согласился Тони и, высвободившись из моих объятий, подошел к сестрам.

– Джуди, – он легко и спокойно обнял ее. – Спасибо, что поняла и простила.

– Джинни, – более крепкие тискающие объятия, сестра в ответ повисла у него на шее. – Если какая собака, на четырех ногах иль на двух, на тебя не так взглянет, ты только скажи. И вообще старайся по возможности меньше влипать в неприятности.

– Я-то стараюсь… А ты что, уходишь?

– Да, мы и так потеряли много времени, сделав крюк.

– Может, все же останетесь на ленч? – Чак обращался к нам двоим.

– Нас действительно ждут дела, – ответила я. – Но если вы дадите нам с собой то, что так вкусно пахнет на кухне и вот-вот пригорит…

Джинни, ойкнув, выбежала в кухню.

Тут как-то все зашевелились, Тони обменивался телефонами с Джуди, отвечая кричавшей с кухни Джинни, сколько и чего нам с собой давать, Чак тихо благодарил меня за то, что я уговорила Тони зайти, а после удержала. Было видно, что у него язык чешется спросить по поводу оговорки по поводу боев, но он не рисковал, следуя поговорке «Не хочешь расстраиваться – не задавай вопросов». Я в свою очередь заверила, что как только у Тони будет выходной, я пинками отправлю его домой на побывку.

И вот такой большой разноголосой компанией мы вывалили за двери. Мне сунули в руки с полдюжины свертков из фольги с дразнящими ароматами, и я неловко прижимала их к себе. Мама Тони тихонько, но вполне искренне поблагодарила «за все», сестрички сверлили меня любопытными взглядами, Чак и Тони строили какие-то планы на его следующий приезд.

Наконец, все со всеми попрощались, за исключением Тони и матери. На мгновение повисла тишина, женщина опять напряженно замерла, но ТиГрей сам подошел к ней легонько и быстро обнял, даже, кажется, мимолетно поцеловал в щеку.

Удивительно было видеть в его глазах грусть, понимание и прощение, а в ее – вину и облегчение от того, что не требуют демонстрации раскаяния.

В конце концов, мы все же добрались до своей машины и, помахав из окон, отправились прочь из прошлой жизни в настоящую.

Не выдержав пытки запахом, через двадцать минут мы сделали остановку и умяли все, что Джинни запаковала нам.

– Эх, а ведь это новые проблемы, – со странной радостью констатировал Тони.

– Ага, хорошо быть свободным волком без семьи, друзей и проблем, да и вообще какой бы то ни было ответственности, – поддакнула я.

– Это уж точно, у такого свободного волка только одна проблема – на луну слишком громко не выть, дабы горло не сорвать.

15

Посмеявшись, я задумалась о своих проблемах и своей ответственности. С Тони вроде бы разобрались, в любом случае его проблемы откладываются до следующего полнолуния, в человеческом облике на него точно никто из оборотней не нападет. Шон… Сейчас у него все «ровно», мы аккуратно кормимся почти каждый вечер. Бывают дни, когда он приходит уставший, с ослабленным самоконтролем – последствие общения, а если называть вещи своими именами, кормления дочери и Ники, и тогда мы всё проходим быстренько и по минимуму, чтобы никто не сорвался. Шон… Полезный, предупредительный и опасный, как нитроглицерин в бутылке. Флерсы… Три больнуши и ревнуша. Лиан тихо ревнует к Пижме, Шону и Тони. К двум последним это не столько ревность, сколько опасение, что эти гадкие личности мне навредят. Но он редко выказывал это своё неприятие, так что проблемы, можно сказать, нет. Пижма… Когда он очнется – это лишь вопрос времени. Мы, вернее, Лиан, пичкаем его силой, и его vis-система потихоньку меняется, а значит, блок-капсула, в которой заперт рацио, рано или поздно подточится и рухнет. И последний пункт… Вот ведь мы, белые, всегда норовим запихнуть самую большую проблему в самый темный угол – близнецы Ландыши. Я не знаю, что с ними делать, не знаю, как им помочь. И точка. И спросить совета мне не у кого. По крайней мере, сейчас. Может, через месяц или два я узнаю что-то такое о ком-то из divinitas, что позволит мне сказать: «А он, наверное, может мне помочь, его надо хорошенько, но осторожно расспросить». Вывешивать объявление «За разумное вознаграждение приму любую помощь в лечении бывших флерсов» не стоило по нескольким причинам, и те, что касаются меня, отнюдь не главные. Близнецы – оружие, идеальное оружие против светлых divinitas, и любой неглупый filius numinis сможет это понять. Понять и использовать. А добра это ни Ландышам, ни мне не принесет. Так что остается запихнуть их в «темный угол», то есть кормить по мере необходимости зеленой силой и ждать… Если не чуда, то чего-то похожего на него.