Гай Юлий Орловский - Небоскребы магов

Она вздохнула.

— Глерд, другим можно, вам нельзя.

— Почему?

— Другие говорят иначе, — объяснила она, — а когда говорите вы, я уже чувствую, как ваши ладони мнут меня, а это нехорошо, меня может мять только мой муж, герцог Энтони. То же самое и с губами. Я уж и не представляю, что вы с ними напредставляли… хотя и догадываюсь, но лучше умолчим, это не образец светской беседы.

Я сказал совсем виновато:

— Спасибо, герцогиня, вы меня спасаете. Как хорошо, что я оплошал перед вами, такой умной и понимающей, а не перед какой–то дурехой, что сразу же подняла бы меня на смех!..

— Да, — проговорила она, — в этом ваше счастье.

— Прекрасно сказано, — подхватил я, — вы в са–мом деле счастье, герцогиня!.. Умная, волевая и силь–ная женщина, это видят все, однако ваша сочная и со–зревшая красота, что манит меня, как распустившийся цветок бабочку или такого жука, как вот я, и хотя уже молчу про вашу полную нежную грудь, такую горячую и тяжелую, но воображению не прикажешь, вы будете сниться мне, герцогиня, а над сновидениями никто из нас не волен…

Герцогиня в изумлении вскинула брови.

— Глерд Юджин… я не совсем вас поняла… Вы что же… хотите… неужели вы хотите…

Она умолкла, не зная, какое из слов использовать, а я, глядя ей в лицо честно и прямо, сказал самым ис–кренним голосом:

— Конечно, дорогая герцогиня. Конечно!.. Разве это не естественно для мужчины, увидев вас, воспы–лать к вам нежной страстью?

Она, не отрывая от меня взгляда расширенных в непонимании глаз, проговорила с трудом:

— Не могу поверить… вы хотите… зайти в нашем дружеском разговоре слишком далеко… вплоть до по–стели в каком–то туманном будущем?

Я вздохнул, покачал головой.

— Что вы, герцогиня, как вы могли такое под–умать?.. Это так нехорошо. Мы же с вами романтики и возвышенные натуры. Нет, конечно, как можно?.. Ни в коей мере!. Гораздо романтичнее предаться сладостному блуду прямо здесь, это так волнительно и восхитительно!..

Она еще шире распахнула глаза.

— Глерд… я не хочу о таком даже слышать!

— Герцогиня, — сказал я с мягким укором, — мы же соседи, у нас должны быть дружеские теплые отношения, доверительные даже. Это позволит жить счастливо и беспечно…

— Глерд, — сказала она твердо, — уберите руки. И не придвигайтесь вплотную, здесь и так жарко. То, что вы намечтали, невозможно.

— Возможно, — заверил я. — Дорогая герцогиня, давайте слегка сблизимся, тем самым закрепим соседско–дружеские отношения, которые, я уверен, только окрепнут.

Она сказала твердо:

— Глерд! Нет, нет и нет. Я ни разу не изменяла мужу. За все восемнадцать лет!.. И не намерена этого делать. Глерд, уберите руки. Я полагала, вы очарованы красотой моей дочери.

— Герцогиня, — сказал я мягко, — не стоит смо–треть на меня как на… извращенца, что ли?.. Я из ко–ролевства, где женщины в тридцать лет только выходят замуж, рожают в тридцать пять… Нет, есть и те, кто выскакивают замуж в восемнадцать, а то и в шестнадцать, но в среднем где–то в тридцать пять… Многие откладывают рождение детей до сорока–пятидесяти лет…

Она покачала головой, в ее крупных глазах я увидел недоверие и печаль.

— Глерд, как это может быть?

— Вы прекрасны, герцогиня, — заверил я. — Вы молоды и прекрасны.

Она сказала строго:

— Глерд, уберите руки. Я понимаю ваше нетерпе–ние, но совсем уж без ритуалов — это верх непристойности…

— Точно, — сказал я с восторгом, — здорово, правда?.. По глазам вижу, вам от этой пристойности уже просто ну совсем как–то не.

— Глерд!

— Понепристойничать, — сказал я, — и снова спасать мир! Вот это жизнь, ваша светлость. Это называется, жизнь полна! Когда и непристойностей просто девать некуда, и пристойностей, и спасение мира… Когда желают, чтобы жизнь была полна, ваша светлость, то желают, как мне кажется, именно побольше непристойностей.

— Глерд, — произнесла она, — что–то вы совсем меня… Начинаю чувствовать себя просто женщиной… Как это отвратительно! Настолько, что даже как–то омерзительно приятно.

— В этом весь шарм, — согласился я. — Мы всегда такие правильные, что аж противно! Эту правильность вбивают в нас так, что маятник начинает стремиться в другую сторону… Так что мы сейчас делаем все абсолютно верно. Чтобы оставаться на правильном пути мира и прогресса, мы должны время от времени вот так вот во всю…

Она проговорила жарким шепотом:

— Глерд, ну что вы меня так совсем неприлично щупаете?.. Будто курицу–несушку… Я герцогиня!

Я ответил счастливо:

— Герцогиня, вся радость на контрастах, это же самый изыск!.. Жарко здесь, и как жаль, что нельзя раздеться. И даже нам нельзя, хотя с нашими телами стыдиться вроде бы нечего.

Она чуть улыбнулась.

— Глерд…

— Герцогиня, — ответил я с укором, — я же ни слова ни о вашей груди, ни о ваших губах, хотя уже чего только не навоображал, а я только о погоде, самой безобидной теме.

Она покачала головой.

— Тогда почему вы совсем так вплотную? Тем бо–лее что жарко… У вас горячая ладонь, глерд. Уберите ее с моей талии, а то вдруг там загорится платье.

— Простите, герцогиня, — ответил я и опустил ладонь с талии на дюйм ниже. — Это все мое незнание здешнего этикета. Когда увидел здесь такую красивую сочную женщину с такой грудью, я не мог сдержать восторг…

Она сказала строго и чуть повысив голос:

— Глерд, я вас понимаю, жарко, но удерживаться надо.

— Зачем? — спросил я наивно.

Она чуть опешила от простого вопроса.

— Зачем?.. Как зачем?.. Так принято… Глерд, не жмите мне талию… И там не жмите… Условности за- чем–то да созданы… Глерд, у меня от ваших пламенных губ на шее останутся ожоги!..

Она все же сумела отодвинуться, я сказал сокру–шенным голосом:

— Простите, герцогиня, это ваша спелая красота виной, что я схожу с ума… Как–то подумалось, что вот я взрослый человек, а вот вы, тоже взрослая, мы можем без условностей, обязательных для людей попроще…

— Глерд!

— Я не имел в виду, — сказал я торопливо, — всех условностей! А так, некоторых. Мы же с вами умные люди, герцогиня. Не отрицайте, другие могут видеть

только вашу красоту, а я вижу еще и ум… а ум позволяет обходиться без излишних условностей.

— Глерд, — ответила сердито, — уберите руки… У вас не руки, а лапы!.. Вы меня совсем к спинке ди–вана прижали, я уже дышать не могу… Глерд, это моя юбка!

— До чего же хорош материал, — пробормотал я, — он хранит ваш дивный запах… Герцогиня, вы просто созданы для восторга вами…

Она что–то пробормотала протестующее, но жар, как вижу, охватывает и ее, уже плохо соображает, а я не стал заморачиваться со сложными завязками на платье, в этом мире еще не придуманы ни бюстгальтеры, ни трусы, так что упрощенный мир тоже имеет преимущества.