Фаня Шифман - Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт

Вдруг Нехама предложила: «А что если мы пригласим ребят — кивком указав на Ирми и Максима, — к нам на ближайший шабат? Если им у нас понравится, станут нашими постоянными гостями…» Бенци радостно поддержал: «Отличная идея, дорогая!

Давайте, приходите!» Ноам повернулся к Максиму, а затем немного скованно — к Ирми: «Так я тебя… э-э-э… вас обоих… буду ждать. Непременно приходите.

Идёт? Запиши, Макси, мой телефон, а мне свой дай. Созвонимся…» Ирми растроганно благодарил старших Доронов: «Спасибо, адони, спасибо геверет Дорон, спасибо, Ноам. Напитки мы с Макси принесём, только скажите, какие у вас предпочитают…» Ренана просияла и благодарно посмотрела на отца, потом украдкой перевела глаза на Ирми.

Тут Бенци увидел своего соседа из дома напротив, Зяму Ликуктуса, который не так давно поступил на работу во вновь созданный отдел электронной акустики «Лулиании».

Зяма пришёл один. Бенци знал, что в его семье так было принято: жена в основном сидит дома с дочерьми, а он, «мужчина, тяжко трудящийся на благо семьи, зарабатывающий деньги», должен иметь возможность время от времени развеяться вдалеке от домашнего шума и суеты. Он как раз подходил к стойке, собираясь сделать заказ, и помахал рукой Бенци. Бенци окликнул его: «Сосед, привет!

Присоединяйся к нашей компании!» Зяма подошёл к их столику и сел между близнецами и Ноамом со своим кофе и пирожными: «А где вы были? На какой Лужайке?» Бенци недоумённо поднял брови: «Как на какой? На нашей, конечно!.. На «Цлилей Рина»…" — «А я — в «Цедефошрию» пошёл, — похвастался Зяма. — Потому-то моих и не взял, девочкам вовсе ни к чему бы пока что. Старшей, Керен, только исполнилось 14, средней Мерав — 12, а маленькая — вот как твоя малышка, ей 7-и ещё нет…» Ренана, отвернувшись, буркнула про себя, скривив губки: «Знаю я эту Мерав!.. мы её прозвали Мерива…» Бенци услышал и недовольно сверкнул глазами на дочь. Впрочем, Зяма ничего не заметил, он с аппетитом поглощал сдобную выпечку и разглагольствовал с набитым ртом: «Вот я и оставил жену с дочками дома. Меня-то уговорил мой новый шеф Тим Пительман». Бенци изумлённо уставился на Зяму: «Ты у Туми работаешь? Он же, кажется, не у нас…» — «У какого Туми? — удивлённо поднял Зяма брови. — Ты хотел сказать — у Тима Пительмана!» — «Ага… Я оговорился…» — «А что? Я давно с ним работаю, ещё в патентном бюро с ним начинал… — с важной небрежностью обронил Зяма и пояснил: — Очень приятный парень, мягкий, обходительный! А улыбка!..» — «Я думал, он работает в патентном бюро…» — «Бенци, у тебя устарелые сведения! — авторитетно заявил Зяма. — Тим раньше работал на какой-то акустической фирме у себя в кибуце, вот его опыт у нас и пригодился! Я даже не могу тебе рассказать, какие архиважные работы под его руководством мы делаем!» — «Ну-ну… Случайно я знаком и с… Тимми, и с его улыбкой. И сколько он тебе платит, улыбчивый ваш?» Зяма нахмурил свой невысокий лобик и наставительно произнёс: «Неприличные вопросы задаёшь, Бенци». — «Ладно… Прости… Не отвечай, если не хочешь. Но зачем ты туда пошёл, в эту… э-э-э… «Цедефошрию»?" Зяма удивлённо глянул на Бенци, как бы соображая, как лучше ответить: «Видишь ли… Шеф очень меня просил, говорил, что очень важно, чтобы там были и такие, как я… Ну, и… Ему важно, чтобы его сотрудники посещали «Цедефошрию». Это же наша группа Большую Ра… э-э-э… ладно… не будем от этом…» — «Ну, и как, много было таких, как ты? В кипе, в смысле?..» — невинным тоном осведомился Бенци. Зяма несколько замялся: «Если честно, то — нет… Из нашей группы я был один такой, и…» — «И как, понравилось?» — «Ой, не знаю… Бред какой-то, по-моему… Я поэтому раньше свалил. Но, может, я просто ничего не понимаю. Может, эта музыка…» — «Музыка???» — изумлённо спросил Бенци. — «Ну да — альтернативная музыка! Это устарелый термин, — махнул Зяма рукой и важно произнёс: — Сейчас это называется силонокулл!

Это новое течение, оно как раз вписывается в струю подобающей цветовой гаммы!

Понимаешь, что это значит?» Бенци удивлённо поднял брови, Ирми с Максимом пожали плечами и с усмешкой переглянулись, но Зяма ничего этого не замечал, или не хотел замечать.

Он с важностью продолжал, чуть не захлёбываясь от возбуждения: «Ты бы видел, как на неё реагировали молодые элитарии из Далета и Алеф-Цафона! Надо было видеть, как они себя вели! На мой непросвещённый взгляд, слишком разнузданно… Они это называют — раскованно!.. Но… я полагаю, мы просто чего-то не понимаем… Может, это новый раскованный стиль поведения второго-третьего поколения свободных от всяческих галутных комплексов людей!.. Надо бы постараться понять эту молодёжь, приблизиться бы к ним!..» — «А может, лучше постараться их приблизить к нам?» Зяма повысил голос и продолжал возбуждённо частить: «Но они же не хотят!.. Кто-то ведь должен бы положить начало шагам навстречу… Вот я и решил… И Тим — тут он резко понизил голос: — очень просил… Он как-то обмолвился, что ему было бы неприятно, если бы его сотрудники, игнорируя «Цедефошрию», ходили в «Цлилей Рина», которую ругает геверет Офелия! Он прав! Мы создали «Цедефошрию», значит, нам уж никак не подобало бы её игнорировать…» Бенци покачал головой, тихо поясняя Ирми и Максиму: «Цедефошрия» — это Ракушка счастья, то есть по определению что-то ограниченное и… некошерное… — затем повернулся к Зяме: «Ладно, Ликуктус! Кушай, давай!.. Тут вкусно готовят! Правда, Ренана?» — он обернулся к дочери и чуть заметно подмигнул друзьям.

У входа в Парк на скамейке сидела Рути, а рядом с нею, положив ей голову на колени, сладко спала Ширли.

Подошли Моти и близнецы. Рути вопросительно глянула на мужа, и он ответил на её немой вопрос, устало проговорив: «Слава Б-гу! Эта вакханалия для нас, — подчеркнув эти слова: — закончилась! А там действо ещё продолжается… Уф-ф-ф!..

Еле увёл наших сыновей оттуда…» — «А что это было?» На это ей ответил Галь, по её мнению, чересчур возбуждённым тоном: «Мам, раз уж daddy не понял…» Тут Моти резко оборвал мальчика: «Я тебе уже сказал, чтобы ты не называл меня так! Мы сейчас не в Австралии!» Смутно он догадывался, что ему неприятно, что сын так его называет только потому, что так говорит Тим, но не хотел заострять на этом своё внимание. Галь виновато потупился: «Ну, прости, не буду… — и снова возбуждённо заговорил: — Ты себе не представляешь, мама, что это за сила! Ты понимаешь? Эта музыка выше мелодий, ритма и прочей ерунды! Полнейшая безграничность и бесконечность!» Рути осведомилась холодновато-удивлённым тоном:

«То есть как? — музыка выше мелодий, ритма и прочей, как ты называешь, ерунды?» — «А вот так!!! Мелодия ограничивает восприятие. А ритм — это вообще оковы! Ты почитай, что пишет об этом Офелия! А силонокулл — наоборот: безгранично расширяет восприятие! В этой музыке всё: и космическая мощь, и бесконечность пространства, в котором всё едино, все имеет смысл — и одновременно не имеет его!» Тут уж Моти решился перебить сына: «Вот именно: не имеет никакого смысла то штукарство, что эти странные типы нам сейчас выдали. Представь себе, Рути: один… по имени Куку… понимаешь?.. э-э-э… Бакбукини… всё время со страшной силой бьёт бутылки! Много-много бутылок!.. — рассказывая об этом, он устало плюхнулся на скамейку рядом со спящей Ширли, — …а другой, которого нам представили — сахиб Ад-Малек… играет на электронном гибриде электропилы с электродрелью — и звук соответствующий. Это у них называется музыка? А наша жутко гениальная Офелия Тишкер им поёт гимны и оды слагает! У неё это оч-ч-чень складно выходит, куда как доступнее, нежели объекты её описаний… Ну, естественно, Тим… э-э-э… за нею повторяет, а наши умные сыновья — за Тимом…» Рути вполголоса прошелестела: «Ад-Малек… — странное имя… Неудивительно, что Туми повторяет за Офелией Тишкер все её… Не знаю, как назвать поприличнее… Только бы наши сыновья не повторяли…» Моти укоризненно и с горечью покачал головой: «То-то и беда, что повторяют!..» Но мальчики не слышали беседы родителей, они наперебой упивались воспоминаниями о концерте.