Юлиана Суренова - Дорогой сновидений

И, все же… Она поморщилась, злясь на себя за то, что не может просто взять и сказать: "да!»

— Тебе не обязательно оставаться здесь навечно, — видя ее нерешительность, продолжал Лаль, говоря медленно, вымеряя каждое слово, как кошка каждый шаг, осторожно крадясь к своей цели. — Это ведь твой сон и ты сможешь покинуть его, лишь только того пожелаешь.

— Раз так, — девочка, улыбаясь, радостно кивнула, — да! Я хочу здесь остаться! — отбрасывая прочь все последние сомнения, проговорила она, а потом села, огляделась: — Я уже отдохнула. Куда мы пойдем теперь? Во что будем играть? Давай в прятки!

— Постой…

— Или…

— Постой, не так быстро! — смеясь, остановил ее Лаль. — Сперва нужно кое-что сделать… Видишь ли, чтобы продлить сон одного желания маловато.

— Но как же… — Мати растерялась. Она недовольно взглянула на бога сна, словно обвиняя его в том, что он подразнил ее конфеткой, а потом сам ее взял и съел. Лишь в этот миг она поняла, сколь сильно ее желание продлить этот чудесный сон. Ради его исполнения она была готова на все, что угодно. — Я должна буду заключить с тобой договор? — в легендах говорилось о чем-то подобном, впрочем, она не помнила, что именно. Эта мысль ей почему-то не понравилась.

— Нет, — рассмеялся Лаль, не дав ей даже задуматься над причиной своих чувств, словно стремясь к тому, чтобы, оставшись необъяснимыми, они поскорее сгорели, исчезли без следа. — Сей сон — это свобода, свобода от всего: страхов, обещаний, даже сомнений. Лишь ощутив полную свободу ты поймешь всю красоту и могущество моего сна. Но люди, даже находясь за гранью фантазии, не могут отбросить те переживания, что окружали их в реальном мире, с ними остается память, несущая в себе больше цепей, чем все рабские оковы вашей земли.

— Но… — девочка смотрела на бога сна, не зная, что сказать. Она чувствовала себя виноватой и, в то же время, какой-то… неполноценной, что ли. — Я не могу просто взять и перестать чувствовать или помнить. Ведь это не зависит от меня. И, потом… — ей было страшно отказываться от воспоминаний, душа противилась этому шагу, словно в них было скрыто нечто столь важное, без чего была немыслима сама жизнь.

Лаль, прочтя ее мысли, качнул головой, грустно улыбнулся: — От рабства тела избавиться легко. В отличие от рабства души… Прости, — он прервал свои размышления. — Конечно, тебе страшно. Вместо того чтобы поиграть с тобой, я говорю все эти непонятные слова… Я веду себя с тобой как с взрослой, а ты еще, в сущности, совсем ребенок.

— Но ты… — девочка с подозрением смотрела не своего собеседника. — Ты ведь мой ровесник, или…

— Я только выгляжу мальчишкой, — усмехнулся Лаль. — На самом деле я во много раз старше самого древнего старика на земле.

— Ну конечно! — как она могла забыть об этом? — Ты ведь бог!

— Да. И я могу принимать облик существа любого вида и возраста. Хочешь, я стану старым дряхлым псом с седой шкурой и слепыми слезящимися глазами? Или делающим свои первые шаги котенком?

— А я? Я тоже так смогу? — почему бы нет? Ведь ей так этого хотелось! А Лаль сказал, что в своем сне она может все, что угодно.

Девочка закрыла глаза, представляя себе котенка — маленького, серенького с широко открытыми наивными глазками, подвижными ушками и розовым носиком — пуговкой.

Но… Как она ни старалась, ей не удавалось сосредоточиться, в голову всякий раз лезли какие-то другие мысли, заставлявшие разрушаться уже практически законченный образ, сомнения, отнимавшие силы.

— М-м! Не получается! — она была готова заплакать от обиды.

— Только потому, что реальный мир прорывается в твой сон и мешает тебе сосредоточиться.

— Что же мне делать? Лаль, научи меня, как… Ой! — испуганно вскрикнула она, почувствовав, как вдруг задрожала земля у нее под ногами.

Подул резкий порывистый ветер, нагоняя на небо тучи, спеша закрыть им свет. Краски поблекли. Трава, цветы, деревья, — все вокруг стали тусклыми, теряя не только яркость, но и саму жизнь, превращаясь в старые выцветшие картинки…

— Что это?

— Ты просыпаешься, — Лаль исчез. Его голос начал удаляться, звуча тише и слабее.

— Но я не хочу! — девочка всеми силами старалась удержать сон, но очень скоро поняла, что ей это не под силу. — Помоги! — стала просить она бога сна. — Я не хочу просыпаться!

— Не могу, — его голос наполнился грустью. — Я не властен над реальным миром, который, найдя ту нить, которой ты к нему привязана, тянет за нее, спеша вернуть обратно… Но ты сможешь вернуться… Слушай меня внимательно, — Лаль заговорил быстро, словно боясь не успеть сказать главного, — запомни: когда проснешься, не спеши отказываться от сна, думай о нем, вспоминай его… Потом найди ягоды Меслам… Ты должна съесть их и тогда…

— Где же я их возьму посреди снежной пустыни!

— Спроси у рабынь… — и голос стих, потерявшись за гранью.

А Мати вновь оказалась в своей повозке.

После тепла, многоцветия мира сна реальность показалась ей тусклой и холодной. "И враждебной, — вспомнив все, предшествовавшее сну, поняла она. — Скорее бы вернуться назад!" Девочка могла думать только об этом, ни о чем другом.

Осторожно отодвинув в сторону одеяла, не желая будить Шуллат, продолжавшую оставаться в тех сказочных землях, которые манили к себе, не отпускали ни на мгновение, Мати выскользнула из повозки, спеша отыскать заветную ягоду, которая вернет ее назад, в мир сна.

Под шатром и днем, и ночью стоял одинаковый полумрак, так что, не выходя наружу, было трудно определить время. И, все же, девочка была уверена, что уже должен быть вечер, если не глубокая ночь, ведь она спала так долго.

— Мати! — окликнул ее Ри, непонятно почему оказавшийся возле ее повозки.

Помощник летописца вел себя так, словно он всего лишь несколько мгновений назад пытался успокоить девочку и сейчас как раз обдумывал следующую попытку. Но этого не могло быть, Мати была уверена, что проспала по крайней мере несколько часов! Так или иначе, она не собиралась говорить с караванщиком, и быстрым маленьким зверьком метнулась в сторону ближайшей повозки, перебралась под ее днищем на другую сторону, уходя от того, кто был сейчас в ее глазах не приятелем, даже не человеком — так, помехой на пути к цели, назойливым комаром, мешавшим спать.

Мати не хотелось, чтобы кто-то еще увидел ее, окликнул, заговорил, а потому она, сторонясь караванщиков, словно чужаков, прячась в тени повозок, стала пробираться к тому месту, что было выделено рабыням.

Там девочка остановилась, внимательно огляделась. Рабы сидели возле костра с огненной водой и, не сводя с него взглядов поблескивавших в отсветах пламени глаз, монотонно пели длинную песню — заклинание, призванную защитить души живых от демонов и злых духов, прося умирающих остаться, а умершим указывая путь к Вратам подземного царства госпожи Кигаль.