Анатолий Нейтак - Падшая звезда

— А-а! Руамал, старый навозный башмак! — взревел во всю мощь лёгких Тулымр, не торопясь, однако, спуститься по уже перекинутым сходням и поприветствовать поименованного так, как положено приветствовать портового чиновника из первого покрова законопослушному морскому капитану.

Ну ладно, ладно. Старающемуся походить на законопослушного.

— И тебе долгой мучительной жизни, о сын греха и ослицы, — отвечал Руамал, поглаживая холёную, густую и длинную, выкрашенную синей краской бороду.

Синими бородами (и шевелюрами, кто потщеславнее) щеголяли в Хаазмине все почтенные женатые мужчины, ещё способные возлечь с женщиной таким образом, чтобы та понесла дитя. Синий цвет в сальсаате считался цветом зрелого мужества. Тулымр едва ли не против воли погладил в ответ собственное украшение: золотое кольцо в левой ноздре, являющееся непременным атрибутом любого уважающего себя капитана-руо.

— Почему — долгой? — спросил он у чиновника несколько нелогично. Впрочем, кто способен понять логику варвара?

Как оказалось, Руамалу вполне по силам такой подвиг.

— Потому что, о порочный выкидыш гнилозубой гиены, — он совершил слабый намёк на поклон в адрес капитана, — с тех пор, как ты покинул вот этот самый причал, недоплатив сборы, сама недоплата, штрафы и проценты составили такую сумму, что тебе потребуется поистине долгая жизнь, чтобы расплатиться с гаванью Каиссаха.

— Брехня! — взревел оскорблённый Тулымр вдвое громче прежнего. — Какая недоплата, о позорный сморчок из ноздри нищего, страдающего от семижды семи неизлечимых хворей? Какие штрафы?! Жадность твоя поистине необъятна, как брюхо наиглавнейшего из пожирателей падали в нижайшей из низких клетей Преисподней!

За этим излишне экспрессивным, но, несомненно, весьма справедливым и уместным замечанием последовала бурная десятиминутная дискуссия. Всё это время Руамал, вынужденный торговаться с уродом почти таким же мерзким, как смердящий труп нищего хаазминца, испытывал неуклонно усугубляющееся отвращение. Тулымр же, почти на законных основаниях поливающий едкими словесными фекалиями своего старого недруга, мнящего себя чуть ли не святым, получил немалое удовольствие. Тем самым приличия были соблюдены, а существующее в природе равновесие отвращения и удовольствия осталось неколебимым.

Закрыв тему недоплаты, послужившую им разминкой перед серьёзным разговором, капитан с чиновником приступили к обсуждению по-настоящему важных вопросов.

— Хоть ты и мерзопакостный хорёк, охотно грызущий чужие кишки, — проникновенно повествовал Тулымр, спустившийся по сходням на причал, — я всё же с великой скорбью вынужден открыть тебе, о троекратный позор жадного сословия мздоимцев, что на этот раз на борту моей деревянной красотки имеется другая красотка, вполне живая и ласковая.

— Прокладывающий пути неправедные для иных нечестивцев, — заметил Руамал довольно вяло. — До тех пор, пока я не увижу эту "красотку" своими глазами, ты никакими лживыми славословиями не убедишь меня в том, что привезённая тобой намного моложе семидесяти лет и обладает полным набором пальцев, глаз, ушей и зубов.

— О, даже твои косоглазые и близорукие гляделки сразу узрят внешние достоинства моего товара! — хитро улыбнулся капитан. — Однако вряд ли ты, при всех своих качествах, унаследованных от истинного отца твоего, Девятиглазого демона смрада Гилгуля, обладаешь очами столь зоркими, что сможешь сразу оценить неявные достоинства предмета нашей беседы. Каковые поистине затмевают цветущую молодость моего товара.

— Да неужели?

— Истинная правда — чтоб мне утонуть на сухом месте, если совру хоть словом! Та красотка, что ныне делит со мной каюту, весьма искусна в ублажении мужчин и экзотических танцах, от которых кровь в жилах человеческих превращается в живое пламя. Но даже это не назову главнейшими из её достоинств. Ибо это сокровище, эта огранённая должным образом драгоценность весьма искусна в целительстве и составлении хитрых лечебных настоев.

— Травница, что ли?

— Бери выше! — с законной гордостью выпятил грудь Тулымр. — Почти что маг! Три курса Энгастийской Академии! Да разразит меня гром и да не обрету я посмертного покоя десять тысяч лет, если отдам я её в твои загребущие лапы менее чем за шестьсот… нет, за семьсот золотых!

— Что?! — задохнулся Руамал, мгновенно растеряв напускное равнодушие. — Семьсот золотых?! И это притом, что я ещё в глаза не видел твоей девки! О гнусный плод омерзительного соития паука-мохнонога и жёлтой змеи, зачатый под дурной звездой! Ты что, шутишь?

Дискуссия кипела и булькала на протяжении целых сорока минут. За это время Тулымр успел продемонстрировать "внешние достоинства" продаваемой "драгоценности" не только Руамалу, но и нескольким сотням незаинтересованных зрителей. Те из зрителей, кому довелось стоять поближе к кораблю и выставленной напоказ "драгоценности", нашли, что оная молода, здорова, неплохо сложена, хотя излишне костлява, а также, что особенно приятно, лишена непокорства. Тулымр хорошо знал, как надо искоренять это излишнее для рабыни свойство.

В свою очередь, Руамал вызвал уважаемого и опытного шамана, пользующего в гавани Каиссаха не только рабов, женщин и прочую скотину, но также достойных состоятельных мужей. Обследовав своими методами бывшую студентку Академии, выкраденную ловкачом-руо прямо в порту Энгасти, и учинив ей краткий допрос, шаман заключил, что выдаваемая за студентку особа не только обладает немалыми магическими способностями, но также действительно сведуща в целительстве. После чего Руамал быстренько закруглился с руганью в адрес Тулымра и — небывалый случай! — согласился заплатить запрошенные руо семьсот золотых.

Настоящая целительница с Энгасти, пусть даже недоучившаяся, стоила этих денег. Никакая красотка-девственница, учитывая крайне напряжённые отношения хаазминцев с островитянами, не могла соперничать с покорным магом женского пола. Особенно если Тулымр, этот сосуд, полный нечистот и варварской хитрости, не сильно наврал, расписывая постельное искусство этой… как там… ах да, вспомнил Руамал, её зовут Терин. Слишком худа и жилиста, подержаться не за что, всей красоты — глаза да волосы. Но кого это волнует, учитывая иные её достоинства?

Воистину, эта Терин — дар, достойный самого сальса! Да что там — дар, достойный даже того, чтобы он, Руамал, лично сопроводил её из Каиссаха в столицу… и взял там настоящую цену этой рабыни. Которую только господин над господами и может заплатить. А пока сальс не получил своё, можно самому ею попользоваться. И как целительницей, и как женщиной.