Макс Далин - Убить некроманта

У таких принцип «Живём — не тужим, сытенькими помрём». Им неурожай не страшен.

Я знал, что подобные задачки решаются рейдом: тут бесполезно кому-то это перепоручать. Только сильно жалел, что могу взять с собой лишь четверых скелетов-гвардейцев — целый отряд выглядел бы внушительнее. Но — чем богаты, тем и рады. Я бы и волков прихватил для представительства — этакий странствующий зверинец, но они стёрли бы лапы до опилок, следуя за всадниками. У живых зверей ведь подушечки на ногах тоже живые, кожа всё нарастает и нарастает новая, а у чучела — увы. Волчьи лапы — не лошадиные копыта. Я оставил волков для дворцового паркета.

Меня снова сопровождали живые жандармы. Я подозреваю, что эти вояки после наших общих рейдов не любовью ко мне, конечно, проникались, но испытывали что-то вроде уважения. Они же видели, что я не Тот Самый в огненной броне — что у меня кровь течёт, если ранят, что я так же, как они, ем и пью, что плохо мне бывает и весело… И что я не трус. Так что с бойцами я неплохо общался.

Не дружески, конечно. Не допускал фамильярности. Но и не враждебно.

И я опять сбивал копыта своему игрушечному коню…

Этот рейд мне дался тяжелее всех предыдущих.

Не верьте болтовне дураков, что я наслаждался зрелищем чужих страданий. Нет. Нельзя, правда, сказать, что моя душа болела за каждого пропащего мужлана так же, как за Нарцисса, — но это и несравнимые вещи. Просто видя эти печи в грудах обгорелых брёвен, этих коров, у которых рёбра шкуру рвут, эти поля с тощей пожелтевшей зеленью — я же понимал, куда это ведёт. Я видел — будет страшно трудная для мужиков зима. И я их жалел, действительно жалел, поэтому и вытряхивал тайники у баронов, поэтому и вешал на деревьях вдоль дорог гадов, которые драли со своих мужиков лишку.

Я знаю, что этого мало. И видел потом бедолаг, ушедших из своих жилищ на поиски еды, — скелеты вроде моих гвардейцев, душа еле держится между костями, еле тлеет надежда выжить. Но что я мог сделать для всех?

Над нами Бог.

Я знаю, что стоило мне покинуть город или посёлок, как там всё начиналось снова. Я не верил, не верил, не верил никому. И по-прежнему не швырял нищим пятаки, тем более что прекрасно понимал: эти пятаки и ломтя хлеба не стоят по нынешним временам. И по-прежнему был для своих подданных сущим кошмаром. Но что с этим сделаешь…

Плата.

В тот год Те Самые поживились изрядно. Им мало оказалось забрать у меня Нарцисса — мужланы орали мне вслед, почти не скрываясь, — наверное, от отчаянья осмелели: «Это ты прогневал небеса, король! Землю собой поганишь, некромант, Бог тебя покарает!»

Меня держал в седле только Дар, питаемый тоской и злостью. Мои жандармы падали в обморок от жары. Только скелетам всё было нипочём в их латах, раскалявшихся за день, как сковорода на плите. И поступь лошадей, набитых опилками, не тяжелела в зной, гнущий к земле, — когда кони жандармерии ускоряли шаг, приближаясь к колодцу, и пили, пили, пили без конца…

А изнуряющая жара и пыльные дороги дня сменялись душными ночами и запахом гари. И мне казалось, что конца этому не будет.

В самый разгар этого адского пекла вышла странная история, на которую меня, конечно, толкнула тоска… Но слишком уж в ней отпечатались лапы Тех Самых Сил…

Я отдыхал в придорожном трактире. Мужиков оттуда выдуло, вокруг меня сидели скелеты, постепенно остывая, а я пытался есть тощую курицу, скончавшуюся, как видно, от солнечного удара. Жандармы тоже отдыхали, поили лошадей, приводили себя в порядок — купались, счастливцы, в мелкой и грязной местной речке.

Иногда искупаться — такое искушение… Одна беда — я плавать не умею. Негде было научиться и некогда — так что ж срамиться? Так что, когда добрые люди говорили при мне о прелестях купания, я делал вид, что не для нас, королей и некромантов, такие низменные удовольствия. Скрывая за надменной миной тяжёлый вздох.

Итак, я отдыхал, когда в трактире появился бригадир жандармов. Принёс свежие новости.

— Вы, государь, уж простите, что осмеливаюсь беспокоить, — говорит, — да уж больно забавно. Тут в соседней деревне мужики словили ведьму. Ей-богу, настоящую, говорят, ведьму — и спалить её хотят. Может, вам любопытно взглянуть?

— Костёр — не самое большое удовольствие в такую погоду, — говорю. — Тем более когда на нём жгут человека. Будет сильный жар и мерзкий запах. И вот перебросится искра с костра на их избы — будет им посмертная месть ведьмы.

Жандарм ухмыльнулся.

— А что? Да ладно. Ребята пошли полюбопытствовать. Молодая бабёнка, говорят. Может, и предрассудок, конечно. Но всё равно интересно.

Видит Бог, мне ни капли не хотелось влезать в дурные дела мужичья и смотреть на эту горелую ведьму в свои недолгие свободные часы. Но мои люди меня готовы были из самых благих побуждений тянуть развлекаться на верёвке.

У меня сложились неплохие отношения с охраной. И я счёл необходимым принять их приглашение.

Так что пришлось оставить бедную курицу в покое, выпить тошнотворно тёплого эля и дать знак скелетам, чтобы сопровождали меня. Да не так уж это много времени и заняло — соседняя деревня оказалась не более чем в десяти минутах быстрой скачки от трактира.

Девку, которая голосила на всю округу, привязали к стволу дерева с обрубленной кроной и обкладывали хворостом. За околицей — вероятно, из соображений безопасности деревни от пожара. Смешно, действительно. Она не имела ни капли Дара, эта дурища. Обычная деревенская девка, молодая и, возможно, миловидная, когда не зарёвана и не перепугана до смерти. А эти охотники за ведьмами разбежались в разные стороны, как только завидели мою свиту. Остался священник — и даже имел твёрдость не кинуться носом в пыль. Наверное, по слабости зрения не разглядел у моей гвардии черепов под забралами.

Ещё забавнее.

Я спросил его с коня:

— С чего вы все взяли, что она ведьма?

Этот хам в балахоне Святого Ордена посмотрел на меня довольно-таки враждебно — вероятно, решил, что его сан защищает. Ну да!

— Она вызвала в деревне мор среди овец, — говорит. Довольно неохотно.

— Ужасно, — говорю. — А каким образом?

— Всем известно, — отвечает. Хмуро. — Если в день Святой Леноры какая-нибудь незамужняя девица будет ходить босой и простоволосой — Господь накажет падежом овец. А эта ходила — все видели.

— Ладно, — говорю. — Отвязывай её.

Он поразился, как это я приказываю такую вещь священнику. И даже попытался что-то бурчать, но я сказал:

— Ведьма она фальшивая, зато я — твой настоящий король. И настоящий некромант.

Не уверен, что поп оценил первую часть этой реплики. Но он точно понял вторую. Отвязывал, ворча что-то сквозь зубы, — и я вытянул его мечом плашмя, чтобы не смел вякать на своего короля.