Эльберд Гаглоев - Во славу Блистательного Дома

Вождь уселся и, не предлагая присесть мне – вжился в роль, зараза – приказал:

– Рассказывай!

Хамство, его ведь на корню рубить надо. Я и уселся. Не торопясь. Вина себе из стоявшего на столе кувшина налил. Медленно. Лампу покрутил. Зачем, не знаю. Как эти странные шары работают, так и не понял.

Идонгович сначала ноздри раздул, вот же как личина на внутреннее содержание действует! Но сдержался. Улыбнулся, мужественно так губу покривив, и сказал уже совершенно другим тоном:

– Говори. Не томи.

Не стану я здесь свои приключения заново пересказывать. Выложил ему все и когда завершил, горло решил промочить. И вот, в момент промачивания, вдруг осознал, что реакции Тиваса не слышу. А он сидит, глаза полуприкрыл и вроде как в себя вслушивается. Послушал он сам себя. Молча. А потом, похоже, сам себя и выматерил. Тоже молча.

В общем, ведь Тивас эту сказку читал и, что характерно, совсем не как досужий любитель. А как хорошо квалифицированный исследователь он, признаться, просто не мог поверить, что информация лежит прямо на поверхности, а вернее, не мог даже подумать, что коварные вагиги так вот просто и рассказали правду не только о своем происхождении. Нет, они ведь открыли большую тайну. Потому то Тивас и сейчас не очень верил. А так... Конечно, вагиги чудо. Но чудо, скажем так, не совсем прекрасное. И тем более, не совсем даже чудо. А если без дураков, то многие, очень многие жизни бы отдали за то, чтобы хотя бы дети о вагигах вспоминали, как о страшной сказке. И многим очень хотелось вышвырнуть их не только из своей жизни. Но и вообще из жизни. Всех.

А тут все на поверхности. Собери эти зеркала. Поставь их правильно. И все. Или не все. Но нигде и никогда, а в этом Тивас не сомневался, не встречалось упоминания о ком-либо, кто пожелал бы собрать эти зеркала, уж деяние такого масштаба осталось бы замеченным – а это деяние, ведь зеркала чудовищно древние. А, следовательно, и не менее чудовищно дорогие. Артефакты такие у простых людей не хранились. А из непростых людей мало кто со своим имуществом добровольно расстаться пожелал бы.

Нет, не было упоминаний о таком коллекционере в местной исторической литературе. Но вот теперь... Зря я на Сергея Идонговича грешил, зря. Совсем не просто так просидел он сегодняшний день в гостеприимном отеле тетушки Марты. Он уже с кем только здесь не пообщался. И тенденцию отследил. Не мы одни вдруг зеркалами заинтересовались. Тут я, конечно, виноват. Зеркала мы ведь не сами искать начали. С рогоглазых подачи. Это они, злодеи, целую акцию разработали, не побоялись с большим лордом скандал устроить. Теперь сиди вот и думай. Для чего? То ли замок захватить, пользуясь, случаем. То ли вообще замок – цель второстепенная. А основной целью как раз таки зеркало и являлось. Уже ведь после того, как нападение было отбито, какой-то заплутавший отряд, не считаясь с потерями, рвался к зеркалу. Мало ли их в замке Шарм“Ат попадалось. Строении куда как сложном. Нет, именно это понадобилось. Да и перстенечек, что так дуром достался! Я невзначай посмотрел на него. А тот спокойно умывался теплыми сполохами. Волноваться ему было нечего. Дракончики рядом, котятки с дядькой драконом тоже. Чего ему нервничать. А если?

– Тивас, а про перстенечек вот этот ничего не скажешь?

– Действительно, стоит посмотреть. А то все времени не хватало.

Я снял перстенек с пальца, и поверите, нет ли, но показалось мне, не хочется ему в чужие руки.

И сразу, как только коснулся он ладони Тиваса, затрепетал тревожный глазок, родню свою отыскивая. А Тивас вглядывался в него напряженно, внимательно.

– Просто достань зеркало из кармана.

Я послушался. И вещицу совершенно ощутимо потянуло к перстеньку. Да и дракончики сделались какими-то встревоженными.

– Надо поговорить с кем-нибудь из этих арфанов. Предметно поговорить, – очень задумчиво сказал Тивас. Поводил ладонью с перстнем из стороны в сторону, не сводя глаз с зеркальца. – А ведь они родня. Их, похоже, одна рука делала.

И тут нашу содержательную беседу прервали. В дверь негромко постучали. В ответ на предложение войти, у нам заглянула та самая милая девушка, что привела нас сюда.

– Вас спрашивают, – сообщила она.

Я даже не стал интересоваться, кого именно. А Идонгович несколько виновато посмотрел на меня – помогла-таки терапия – и предложил немного погулять по залу. В шпионские дела руководства вмешиваться я не стал и потому, сделав значительное лицо, территорию покинул.

Глава 8

На сцене опять что-то танцевали. Опять что-то в меру эротическое.

А в широком зале роились наемники. Наемники. Псы войны. Моя лучшая сволочь. Серые гуси. Как только не называют этих странных людей странной профессии. Они не те, что бьются за Родину. Они те, что бьются за деньги.

Наемники. И на моей, и на Саина долгой памяти это слово произносили с разным выражением. С ненавистью. С презрением. С надеждой. С верой. Вообще удивительно, но к людям военных профессий во время мира всегда относятся с неким флером брезгливости, презрения, про них рассказывают анекдоты, смакующие их тупость, ограниченность, корыстолюбие. Называют нахлебниками. «Умные люди в тылу нужны». «А эти сапоги...». «Казарма». И лощеные молодые люди, прекрасно разбирающиеся в современной философии, иронизируют над их прямоугольным юмором.

Но, к сожалению, всегда почему-то наступает время, когда необходимы бывают такие прямоугольные, которые «врастают в землю тут». И тогда им прощают и их грубоватый юмор, и однобокую образованность.

А наемников презирают. Ненавидят. Принимают законы о том, что наемник это плохо. Это ай-ай-ай. Политики. Патриоты. Но сами не хотят, или не могут, или не умеют зубами вцепиться за рубеж. И вдруг наступает время. Не самому же идти рубиться, кто-то должен народу дорогу в светлое завтра показать или представить свою страну на международной арене. И не сына же своего посылать. Нет. Уж лучше тряхнуть мошной, чтобы чужие сыновья умирали. Вы видели, чтобы должник кредитора любил? Вот вам все объяснения. И грязны они, и чудовища, но только воюют за меня, за мой счет. И чем меньше их останется, тем меньше платить надо.

Всякое про наемников сказать можно. Всякое. А вы видели, как три десятка гундабандов разворачивают коней, чтобы закрыть деревушку, жалкую прибрежную деревушку от двух щук фандо. Кому-то девчушка на улице младшую сестренку напомнила. А на щуке шестьдесят секироносцев. Так, просто пограбить, покуражиться. И ведь отбили же. Отогнали. Любят фандо неистовую смелость. Уважили.

А вы видели, как двадцать русских мужиков насмерть стоят, удерживая мост, по которому уходят беженцы-сербы? Никому из этих двадцати не знакомые. А регуляторы стоят на том берегу. Приказа нет. И держат, пока тысячи на другой берег переходят. А потом, когда из этих двадцати шестеро выживших, на которых места целого не осталось, тоже через мост перебираются, им за место в госпитале предлагают заплатить.