Андрей Посняков - Шпион Темучина

– Сгорел, говоришь? – Баурджин внимательно осмотрел окрестности. Даже не поленился, проехался до ближних кустов и лесочка. В лесочке и обнаружил аккуратно сложенные стволы, можно даже сказать – балки. Ошкуренные, тесанные квадратными сечением… Настил! Его просто сняли и до поры до времени спрятали, не очень и таясь. А ведь кто-то должен бы присматривать за этими балками – уж слишком открыто лежат…

Не успел нойон так подумать, как уже услышал:

– Стоять! Кто такие?

– Мы – странствующие сказители и музыканты! – оглядываясь по сторонам, с гордостью произнес Баурджин. – Улигерчи, хогжимчи, хурчи. Народные и заслуженные артисты, широко известные от Гоби до Селенги! А вот ты кто такой? Покажись, не прячься!

– А я и не прячусь! Просто дожидаюсь своих. А, вот и они!

На излучине реки показались скачущие во весь опор всадники – человек десять. Положив руку на рукоять сабли, нойон успокаивающе улыбнулся:

– Так ты мне так и не сказал – кто вы? Из какого рода?

– Наш род – род Соболя! А вот какие вы музыканты, мы сейчас увидим!

– Сайн байна уу? Хорошо ли живете? – вытяну руки ладонями кверху, Баурджин-нойон вежливо приветствовал всадников. – Как провели весну? Все ли поголовье на месте?

– Сонин юу байнау? Какие новости? – подъехав ближе, вежливо поздоровался один из всадников, судя по затейливо вышитому тэрлэку – главный. Смуглолиций, с глазами-щелочками, он невозмутимо рассматривал незнакомцев. Остальные настороженно держались позади, в любой момент готовые пустить в ход луки.

– Мы – странствующие музыканты, – снова пояснил нойон. – Поем, играем, читаем сказания – нас уже благодарили во многих кочевьях.

Всадник в расписном тэрлэке еще больше прищурился, так что глаза его, и без того узкие, стали и вовсе почти не видны:

– Интересно, в чьих же кочевьях вы уже побывали?

Откуда-то из лесу – вероятно, спрыгнул с какого-нибудь дерева – выбежал босоногий мальчишка с перекинутым за плечи луком и, подскочив к десятнику, что-то ему зашептал, время от времени кивая на путников.

– Нас знают в кочевье старого Хоттончога, – тем временем пояснил Баурджин. – И в гэрах Чэрэна Синие Усы, и во многих других гэрах.

– Чэрэн Синие Усы? Хоттончог? – Десятник нахмурился. – Эти люди нам не друзья. И еще… Зачем вы высматривали, где сложены доски для настила?

– Мы вовсе не доски высматривали, а малину или смородину – заварить чай, – обиженным голосом отозвался Гамильдэ-Ичен. – А настил ваш нам и вовсе ни к чему – повозок ведь у нас нет.

– Верно, нет, – ухмыльнулся воин. – Но я почем знаю, что у вас на уме? Может, вы – вражеские лазутчики? Уж извините, нам придется связать вам руки – а в кочевье уж разберемся, кто вы.

Десятник взмахнул рукою, и ряд воинов ощетинился стрелами. Двое из них, впрочем, тут же закинули луки за спины и, спешившись, сноровисто связали руки «сказителям». Сильно пахнуло не мытыми с рожденья телами – судя по всему, воины рода Соболя исповедовали черную шаманскую веру Бон.

– Хорошая сабля. – Десятник внимательно осмотрел снятый с Баурджина клинок. – Зачем она музыканту? Это же не хур и не бубен.

– Мы ходим везде, – спокойно возразил князь. – А в дороге случается всякое.

Обитатели кочевья – человек с полсотни, – молча столпившиеся на площадке перед главным гэром, настороженно наблюдали, как спешившиеся воины помогают спуститься с коней связанным пленникам.

– Кого поймал, Эттэнгэ? – выкрикнули из толпы.

Десятник, как выяснилось, был человеком вежливым и незаносчивым, поскольку выкрик не проигнорировал, а, повернувшись на голос, ответил вполне обстоятельно:

– Мы взяли их у настила. Говорят, что бродячие музыканты-сказители, но при них оружие, да и сами они весьма подозрительны. Я думаю, это разбойники с Черных гор, о которых нас предупреждали соседи.

– Разбойники? – вдруг возмутился Гамильдэ-Ичен. – Посмотрите-ка внимательней, добрые люди? Ну, разве мы похожи на разбойников? Они ж все – злобные упыри, а наши лица – посмотрите! – милы и приветливы!

В толпе засмеялись, и Баурджин по достоинству оценил придумку парня – где веселый смех, там нет места ненависти, подозрительности и страху.

– Велите-ка развязать нам руки да дать хур! – засмеялся нойон. – И тогда вы увидите, какие мы разбойники. Споем вам длинную песню о веселом арате. Небось слышали? Нет?! Ну, там еще про то, как он ночью, хлебнув для храбрости арьки, пошел к одной вдовушке, да, перепутав гэры, нарвался на старшую жену хана. Ну? Неужели не слышали?

– Нет, не слыхали!

В толпе явно оживились и повеселели, ну, прямо как в захудалом колхозе при виде рукописной афиши, извещающей о приезде артистов райфилармонии.

– Эй, Эттэнгэ! – послушались крики. – И правда, может, разрешишь им спеть? Посмотрим, какие они музыканты!

– Да ну вас, – десятник отмахнулся, – сначала доложу старейшине и шаману. Как решат – так и будет. Они не вернулись еще?

– Нет. Вернулись бы – давно б здесь были.

– Жаль… – Десятник обернулся и, подозвав какого-то мальчишку, велел тому мчаться на пастбище.

Паренек – чумазый босоногий оборвыш – ловко поймал бродившую у гэров лошадь и, вцепившись в гриву, быстро унесся прочь.

Баурджин посмотрел на десятника:

– Ну а мы пока чего-нибудь вам расскажем, Эттэнгэй-гуай, если ты, правда, не возражаешь?

– Не возражает, не возражает, – закричали собравшиеся. – Эй, дуучи, спой нам, про что обещал. Или – про северных людоедов. Чтоб страшно было до жути!

– Спеть – это к ним, – нойон небрежно кивнул на своих связанных спутников, – а я вам не какой-нибудь там нищий певец, я – артист разговорного жанра, сказитель!

– Так рассказывай же, улигерчи! Надоело ждать!

– Ну, уж это как ваш участковый решит. – Баурджин оглянулся на десятника.

– А, рассказывайте! – почесав голову, махнул рукой тот. – Все равно ждать. Только учтите – руки мы вам не развяжем.

– А как же играть?

– Не знаю, – усмехнулся воин. – Придумайте что-нибудь, на то вы и улигерчи-дуумчи.

– Что ж, делать нечего, – нойон посмотрел на парней. – Сейчас я начну сказание, а как притопну ногой, повторяйте хором последнее слово. Все поняли?

– Поняли. Повторим.

– Ну, что ж… Как говорится – с Богом!

Плохо было то, что убойная поэма Некрасова «Мороз, Красный нос» в данных конкретных условиях ну никак не годилась – обещано-то было нечто другое. А что – другое? Баурджин-Дубов долго не думал, взяв в качестве литературной основы выступления людоедку Эллочку Щукину из «Двенадцати стульев».

– В одном дальнем кочевье жила-была баба!

Нойон притопнул.

– Баба!!! – на два голоса в унисон выкрикнули Гамильдэ-Ичен и Сухэ.