Андрей Посняков - Шпион Темучина

– Ползком, только ползком!

Вообще-то, заметить их от подножья горы или с вершин соседних сопок можно было бы только в хороший бинокль. Однако Баурджин помнил о великолепном зрении кочевников. Разглядят, никакого бинокля не надо.

Оставив Сухэ присматривать за лошадьми – да и так, на всякий случай, – Баурджин с Гамильдэ-Иченом подползли к сосне и, затаившись в корнях, подняли головы. Осмотрелись… Господи, от открывшейся панорамы просто захватило дух!

С вершины сопки открывался вид, наверное, километров на полсотни, а то и больше. Внизу, сколько хватало глаз, голубели леса, матово блестела серебристая лента реки, на излучинах которой белели маленькие кругляшки – гэры.

– Вон там – кочевье Хоттончога, – шепнул Гамильдэ-Ичен. – А вот там, чуть дальше – гэры Чэрэна Синие Усы…

Юноша замолчал, видать, вспомнил свою зазнобу – внучку Чэрэна, Боргэ.

– Гамильдэ, видишь во-он тот лесочек у черной скалы? – Баурджин показал рукою.

Парень кивнул:

– Вижу. Мы там чуть было не столкнулись с Черным Охотником и лазутчиком Барсэлуком, или, как его там…

– Игдорж Собака, – с усмешкой напомнил нойон. – Люди Джамухи стакнулись с разбойниками – натравливают их на роды, потом делают вид, что наводят порядок. Неплохо придумано – всем есть за что благодарить верховного хана.

– Смотри, нойон! – прижимаясь к земле, вдруг прошептал юноша. – Во-он, на соседней вершине.

Баурджин повернул голову и замер: на вершине соседней сопки, голой, поросшей лишь чахлыми кустиками, виднелся черный всадник на вороном коне.

– Кара-Мерген, – тихо произнес Гамильдэ-Ичен. – Черный Охотник. Видать, замыслил какую-то пакость.

– Ты думаешь, это – Черный Охотник? – Баурджин с сомнением покачал головой. – Я бы не утверждал это с определенностью. Всякое может быть, не очень-то хорошо отсюда и видно. Мало ли вороных коней и черных тэрлэков?

Юноша упрямо сдвинул брови:

– Нет, князь. Вороных коней и в самом деле много, но вот черный тэрлэк может надеть только уж совсем плохой человек. Или, по крайней мере, тот, кто хочет, чтоб его боялись. Кара-Мерген! Точно он. Больше некому. Значит, и Барсэлук – Игдорж Собака – рыщет где-то поблизости. Что они задумали? Вот бы узнать… Хотя это, конечно, вряд ли возможно. Тогда, в урочище, нам удалось подслушать их разговор, потому что там эти черти никого не опасались – в кочевье Хоттончога мне сказали, что те места считаются нехорошими, проклятыми.

– То-то они себя там так спокойно чувствовали, – усмехнулся нойон, не отрывая взгляда от черного всадника. – Интересно, зачем столь открыто маячит?

– Может быть, подает кому-то знак?

– Может быть… Смотри-ка, скрылся…

– Да, спустился на тропинку… во-он… Послушай-ка, нойон, – Гамильдэ-Ичен встревоженно повысил голос, – мне кажется, я знаю, по какой тропе он поехал. По той самой, на которую чуть было не свернули мы! И свернули бы, если бы не черные ленточки.

– Думаю, Кара-Мерген – если это все-таки он – охотно пользуется всякими проклятыми местами. Ему там спокойнее – меньше чужого народу.

Юноша зябко поежился:

– Мне кажется, он и сам – порожденье зла! Что ты делаешь, нойон?

Баурджин раскладывал меж корнями сосны мелкие камни:

– Смотри, Гамильдэ. Вот это – кочевье Хоттончога, это – Чэрэна Синие Усы, а вот это – Хартойлонга. Вот еще кочевья… Заметь, Гамильдэ, разными по цвету камешками я отмечаю кочевья враждебных родов.

– Так у тебя почти все получаются разные!

– Именно так оно и есть! Все враждебные. И вместе их соединяет страх – в первую очередь страх перед Темучином!

– Чего ж они его так боятся? – удивленно присвистнул юноша. – Ведь наш хан никому не сделал зла. Ну, по крайней мере – ни за что ни про что. И все племена, что с миром переходят под его руку, сохраняют свою веру и свои пастбища. Даже и еще получают!

Баурджин неожиданно вздохнул:

– Ты все верно говоришь, парень. И должен понимать – Джамуха для многих племен такой же хан, как для нас – Темучин, ничуть не менее важный. На него надеются, его поддерживают – и он, думаю, тоже не прочь раздать земли своим верным воинам. Только вот все хорошие земли – южнее, и они – наши. Поэтому рано или поздно Джамуха явится к нам с огнем и мечом. В степи должен быть один хан!

– Но, нойон…

– Знаю, о чем ты хочешь спросить, Гамильдэ. О Ван-хане, чьим верным вассалом является Темучин. Я повторюсь – в степи останется только один повелитель. И, думаю, это будет не старый Ван-хан.

– Однако пока Ван-хан и Темучин вместе!

– Да. Но не забывай, Джамуха тоже когда-то был верным другом Темучина. А что теперь?

Баурджин замолчал и, взяв сухую веточку, провел линю меж камнями-кочевьями:

– Вот это – река, это дороги, это – лесные тропы. Хорошенько запоминай, Гамильдэ! Ты должен будешь суметь выложить такой же рисунок по первому же приказу Темучина. Не только выложить, но и объяснить.

– Я понимаю… – с минуту юноша пристально вглядывался в схему. Потом вдруг улыбнулся: – Знаешь, что, Баурджин-нойон?

– Что?

– Я бы здесь кое-что дополнил, – хитровато прищурился Гамильдэ-Ичен. – Вот, смотри – роды старого Хоттончога и Чэрэна Синие Усы обозначены у тебя камешками приблизительно одного и того же цвета, так?

– Ну, так, – нойон кивнул. – Они же – родственные роды.

– Да, родственные. Но по численности воинов – разные. Значит, род Хоттончога ты должен обозначить более крупным камнем. Или даже двумя.

– Молодец, Гамильдэ! – Баурджин со всей искренностью похвалил парня. Не забыл и себя – все ж таки хорошо, что решил взять с собой умного и надежного помощника.

– А еще ты забыл отметить урочище, где обитает шайка Дикой Оэлун. Вот примерно здесь… И то место, где мы встретили Черного Охотника и Барсэлука… И во-он ту скалу… И тропинки…

Юноша деловито расчертил рисунок веткой и, шмыгнув носом, кивнул:

– Ну, вот – теперь все это куда ближе к истине. Будем запоминать?

– Конечно… – Баурджин убрал упавшую на лоб челку. – Не знаю, звать ли Сухэ?

Гамильдэ-Ичен улыбнулся:

– Наш Алтансух, конечно, неплохой парень. Только вряд ли от него будет толк в таком сложном деле. Нет, это не для Сухэ!

– Я тоже так думаю, – согласился нойон.

После короткого отдыха путники перекусили вяленым мясом и, запив трапезу холодной водицей из бежавшего неподалеку ручья, спустились с сопки к реке, вдоль которой тянулась дорога. Вполне проезжая для лошадей, она была недоступна повозкам – то и дело приходилось взбираться на кручи, пересекать овраги и бурные, впадающие в реку ручьи.

– Смотрите-ка, а здесь ведь был мост! – поднимаясь по склону оврага, вдруг закричал Гамильдэ-Ичен. – Вон для него опоры – камни. А настил, верно, давно сгорел в очагах ближайших гэров.