Стивен Кинг - Извлечение троих

Карлочими Дретто считал, что это самое мудрое определение человеческой жизни, которое он когда-либо слышал.

Но однажды Балазар действительно психанул, когда его домик упал. Случилось это лет двенадцать назад, а, может, и все четырнадцать. Какой-то парень зашел к нему насчет выпивки. Парень, как говорится, без шика и без манер. Воняло от него так, как будто он мылся не чаще раза в год. Одним словом, ирландишка. И, разумеется, он пришел насчет выпивки. Для ирландцев всегда подавай чего выпить, а не чего покурить или, скажем, ширнуться. И этот ирландишка, он подумал, что сооружение на столе Папы Босса — это просто забава. «Загадай желание!» — заорал он дурным голосом после того, как Балазар терпеливо ему разъяснил, как джентльмен джентльмену, почему у них не получится вместе вести дела. И тогда этот ирландишка, один из этих парней с рыжими волосами и такой бледной мордой, как будто у них застарелый туберкулез или что-нибудь в этом роде, один из этих, чьи имена начинаются на «О» с такой маленькой закорючкой между этим «О» и настоящим их именем, дунул на стол Папы Босса, как какой-нибудь nino задувает свечи на пироге к дню рождения, и карты разлетелись прямо в лицо Балазару, и Балазар открыл левый верхний ящик стола, где другие бизнесмены хранят свои записные книжки и прочую канцелярию, вытащил свой 45-ый и разрядил его в голову этому ирландишке, и при этом лицо Балазара не изменилось, а после того, как Чими и еще один парень по имени Трумен Александр, который года четыре назад умер от сердечного приступа, закопали ирландишку под каким-то курятником где-то под Седонвиллем, штат Коннектикут, Балазар сказал Чими:

— Человеку пристало возводить здания, дружок. А разрушать их пристало лишь Богу. Согласен?

— Да, мистер Балазар, — Чими был согласен.

Балазар удовлетворенно кивнул.

— Вы все сделали, как я сказал? Пристроили мальчика в таком месте, где на него будут гадить куры, и утки, и прочая живность?

— Да.

— Вот и славно, — невозмутимо проговорил Балазар и вынул новую колоду из правого верхнего ящика.

Для Балазара, Иль Роче, одного уровня было мало. Поверх крыши первого уровня, он строил второй, только уже чуть поуже, поверх второго — третий, поверх третьего — четвертый. И еще выше, но после четвертого ему приходилось вставать. И тебе больше не нужно было нагибаться, чтобы заглянуть внутрь, где ты видел уже не ряды треугольничков, а изумительный, хрупкий и невообразимо прекрасный чертог из алмазных граней. Если смотреть слишком долго, то голова начинала кружиться. Однажды в Кони Чими побывал в «Лабиринте Зеркал». Так ощущение было точно такое же. Больше он не ходил туда никогда.

Чими говорил (он был уверен, что никто ему не верит; да и до правды всем было как до фонаря), что однажды он видел, как Балазар выстроил уже не карточный домик, а карточную башню, которая, прежде чем рухнуть, поднялась на девять уровней. Чими и не подозревал, что всем, кому он об этом рассказывал, было в высшей степени наплевать, поскольку каждый считал своим долгом изобразить искреннее восхищение, ведь Чими был приближенным Папы Босса. Но они бы действительно восхитились, без дураков, если бы Чими нашел слова, чтобы описать эту башню, какая она была стройная и изящная, как она поднималась почти на три четверти высоты между столом и потолком — кружевная конструкция из дам и валетов, королей, и десяток, и тузов, красная с черным, сложенная из бумажных бриллиантов, стоящая как вызов миру, который вращается во вселенной, чьи законы и силы хаотичны и несообразны. Башня, которая восхищенному Чими представилась звенящим, точно хрусталь, отрицанием всех несправедливых парадоксов жизни.

Если бы только он знал, как это выразить, он бы сказал: Я видел это, и мне стало ясно, зачем зажигаются звезды.

Балазар знал, как все это будет.

Федералы прищучили Эдди — может быть, прежде всего, это он сам сглупил, послав Эдди. Быть может, ему изменили его инстинкты, но парень казался таким примерным, таким правильным. Его дядя, работая на которого Балазар начинал приобщаться к делу, как-то сказал, что из всякого правила есть исключения, за исключением одного: «Никогда не доверяй наркоману». Балазар тогда промолчал — не пристало пятнадцатилетнему сопляку раскрывать рот, хотя бы только за тем, чтобы с готовностью согласиться, — но про себя подумал, что единственное верное правило, из которого нет исключений, это что существуют правила, для которых все это неверно.

Но если бы дядя Вероне сейчас был бы жив, подумал Балазар, он бы лишь рассмеялся и сказал так: послушай, Рико, я всегда знал, что ты слишком умен и иной раз — не в свою пользу. Ты знаешь правила, ты держишь рот на замке, когда старшие учат тебя уму-разуму, но в глазах у тебя всегда такое высокомерие… Ты парень толковый и умный, и ты сам это знаешь. Слишком ты много знаешь. Но однажды твоя гордыня тебя погубит. А так и будет, помяни мое слово.

Он поставил еще две карты и накрыл их сверху.

Они взяли Эдди, промурыжили и отпустили.

Балазар забрал брата Эдди и все их общие запасы. Так что Эдди придет обязательно… и Балазар его ждал.

Он ждал Эдди к себе, потому что прошло всего два часа, а два часа — это неправильно.

Его допрашивали в аэропорту, а не на 43-й улице, и это было неправильно тоже. Это значит, что Эдди сумел скинуть большую часть, а то и весь кокаин.

Или нет?

Он думал. Он предполагал.

Эдди вышел из аэропорта через два часа после того, как его сняли с самолета. Два часа. Слишком мало для того, чтобы выжать из него все, что нужно, и слишком долго, чтобы убедиться в том, что он чист, а экипаж поднял ложную тревогу.

Он думал. Он предполагал.

Братец Эдди — безмозглый, как зомби, но сам Эдди парень смышленый. И все еще крепкий. Он бы не раскололся за два часа… если бы только не его брат. Если бы что-то случилось с братом.

И все же — как обошлось без 43-й улицы? Как обошлось без таможенного фургона, который во всем как почтовый, за исключением решетки на окнах задней двери? Потому что Эдди действительно удалось что-то сделать с товаром? Скинуть его? Заныкать?

Невозможно спрятать товар в самолете.

Невозможно избавиться от него.

Но невозможно и сбежать из некоторых тюрем, ограбить некоторые банки, отвертеться от некоторых приговоров. Но есть люди, которым это удается. Гарри Гудини выбирался из смирительных рубашек, из закрытых сундуков, из гребаных банковских сейфов. Но Эдди Дин — не Гудини.

Или нет?

Он мог бы отдать приказ, чтобы Генри убили у него в квартире или на улице, нет, все-таки лучше — в квартире, чтобы копы решили, что два наркомана повздорили и, забыв о том, что они братья, поубивали друг друга. Но в этом случае многие вопросы остались бы без ответа.