Елена Прудникова - Мост через огненную реку

– Как бы тебе объяснить… Общая цель кампании – чтобы ты перестал вскидываться, когда тебя называют бароном. В таких случаях лучше всего поправлять: «Я не барон, сударь! Я бастард». Можно с улыбкой. И обязательно спокойно. Увидишь, отстанут мгновенно. А поскольку любая кампания нуждается в подготовке, я этим и занимаюсь. Если ты считаешь, что я слишком назойливо лезу в твои дела, стоит только сказать – я перестану…

Он снова взглянул на Галена и улыбнулся как можно более весело и открыто. Тот опустил глаза и недовольно буркнул:

– Кто-то, кажется, говорил, что не носится с чужими переживаниями! Другого за такие фокусы я бы на дуэль вызвал. Ладно, лезь и дальше. Авось привыкну…

– Тогда пойдем. Судя по воплям, наши солдатики добрались до выхода.

…Действительно, за поворотом они увидели свет – правда, ни неба, ни зелени в отверстии не было. Ход упирался в огромную каменную глыбу, сбоку оставалась неширокая щель.

– Уф! – сказал, протиснувшись через нее, Энтони. – Боюсь, маркизу Актэфорца этот трюк бы не удался. Сидел бы здесь, пока не похудел…

Они выбрались на склон ущелья и осмотрелись. В этом месте каменные глыбы громоздились в таком беспорядке, что за два шага даже и представить себе нельзя было, что где-то тут есть ход в замок. Склоны густо заросли терновником, относительно бескровный путь шел лишь вверх по каменной осыпи.

Солдаты собрались у ее подножия, охранять ход никого не оставили. Бейсингем хмыкнул про себя. Ну и вояки! Сейчас он им покажет…

– В заросли они ушли! – воскликнул лейтенант, показывая на пролом в кустах. – Что прикажете делать? Пойти по следу?

– По следу! – кивнул Энтони. – Прямо в гости к мойзель-скому королю. Полдня прошло. Возвращаемся, – и занялся воротником рубахи.

Он собирался всего лишь подтянуть воротник, но вместо этого затянул узел, чертыхаясь, добрую минуту с ним возился, наконец, распустил, завязал и поднял голову. Солдаты по-прежнему топтались рядом, лицо лейтенанта стало пунцовым.

– Ну что? – недовольно спросил Бейсингем. – В чем дело? Вы решили, кто идет первым?

Солдаты молчали. На Теодора Энтони не смотрел, однако генерал также притих. Тогда Габриэль кошачьим шагом подошел к валунам.

– Стало быть, один из нас, ваша светлость. Или вы, или я…

– Я пойду первым. – Энтони отлично понимал, что Габриэля проверять не приходится, уж пограничник-то дорогу запомнил. – Остальные прогуляются поверху.

Солдаты приуныли. Путь по каменной осыпи вверх, а потом вниз по крутому склону, займет несколько часов. Впрочем, сами виноваты, нечего было зевать. Вояки!

Бейсингем повернулся и шагнул в хаос каменных глыб. Изрядно смущенный Теодор двинулся следом, Габриэль замыкал шествие. Когда они протиснулись узким проходом, Энтони, попросив пограничника посветить, принялся ощупывать камни свода. Его спутники наблюдали с сосредоточенным интересом.

– Вообще-то я думал этот ход завалить… – задумчиво сказал Теодор. – Но закрыть, конечно, лучше. Ты думаешь, получится? Сколько уже лет этому механизму…

– Полагаю, лет восемьсот, – ответил Энтони рассеянно. – Но делали его на совесть, как и замки строили на совесть, не то что современные дома.

Засунув руку за боковой откос арки, Энтони нащупал камень, который, вроде бы, можно было вытащить.

– Хочешь попробовать? – спросил он Теодора.

– Наконец-то догадался, – отозвался тот. Не стану же я тебя просить, как мальчишка.

– Там должен быть поворотный рычаг. Открыть – по ходу солнца, закрыть – против.

Гален долго приноравливался, потом с невнятной руганью вытащил руку.

– Повернуться-то повернулся, а толку…

– Сейчас попробуем… – Энтони потянул на себя торец арки, и кусок стены неожиданно легко сдвинулся. Перед ними оказался обычный камень, так, словно бы проход упирался в горную породу. Энтони засмеялся, отворил каменную дверь снова и закрепил поворотник. – Вот и все.

– А можно мне? – спросил Габриэль.

Получив разрешение, пограничник вставил камень на место, долго осматривал арку и тоже вполне успешно закрыл и открыл подземный ход.

– Вы идите вперед, а я закрою, – сказал он. – Я понял, как…

Когда они пробирались обратно, Энтони не удержался и все же спросил Галена:

– Терри, а что это ты изображал сегодня, когда мы по замку гуляли? То пограничником ходил, то королем, поклоны стенкам отвешивал?

– Ах, это… – генерал хмыкнул неопределенно. Энтони был уверен, что он даже покраснел, и, если бы не темнота… – Да понимаешь, есть у меня невинное увлечение. Люблю старые рыцарские романсы. Дома ими два шкафа в библиотеке занято. А пока мы с ординарцами ехали, я заметил, что у них многие песни переделаны из старинных романсов. Ну, два дня такого разговора, а тут еще замок, я и увлекся…

– «Король-призрак»? – засмеялся Энтони.

– «Король-призрак», «Влюбленный Ростан», «Беатриса».

– А при чем тут поклоны? Что-то не припомню, чтоб хотя бы в одном из этих романсов кто-то кому-то кланялся.

– Это в старом тексте, – пояснил Гален. – Король кланяется портретам дам. Я люблю ранние варианты, они какие-то… более настоящие, что ли. Там есть строфа, которая потом выпала. Наверно, дамы восстали против нее, когда прошла мода на нежных и покорных женщин…

Он милых дам живыми знал,Невесту в спальню провожал,И крик младенца принималЗа вечным бабьим разговором.Он утешал любую боль,Он убирал из раны соль,И, дамам кланяясь, корольИдет по темным коридорам.

– Не все понимаю… – пожал плечами Энтони. – При чем тут бабий разговор, непонятно как-то звучит, и соль, которую убирают из раны…

– Неужели у вас нет этого поверья? – удивился Гален. – Даже у цыган оно есть, хотя цыгане и не слишком верят в дороги судьбы. Считается, что когда раздается первый крик младенца, то его следует принимать молча, иначе ребенок может заблудиться и выбрать не ту жизненную дорогу. А соль… так это еще проще! Люди имеют замечательную привычку не только нанести рану, но и посолить ее, чтобы побольнее было. Кстати, кто отлично умеет убирать соль из раны, так это ты! А вот чего я, к сожалению, не знаю, – быстро продолжал Теодор, не давая Энтони даже слово вставить, – так это «Серенаду Аркенайна». Мне она как-то не попадалась, а здесь бы в самый раз… Пограничники только переделанную песенку знают, простенькую… Встает луна меж башен Аркенайна, – негромко запел он. – Горячим ветром воздух напоен…

– Мы здесь с тобою, милая, случайно под вечер оказалися вдвоем… – подхватил Энтони. Уж он-то, как и любой уроженец Трогармарка, песенку эту знал с малолетства.

От Аркенайна горный хребет отклонялся к северу, а Сана забирала к югу. Отсюда начинался степной язык, прорезанный множеством стекающих с Аккад и впадающих в Сану речек – без малого двести миль великолепных пастбищ, смыкающихся на востоке с необозримой Аккадской степью. Здесь жили пограничники, здесь ходили их табуны, снабжавшие конями почти весь Трогармарк. Дорога, уйдя от реки, шла вдоль гор – сорок миль до взбирающегося на перевал ольвийского тракта.