Dagome iudex: трилогия - Збигнев Ненацкий
Через мгновение на крутом речном обрыве появился верхом Вшехслав Палука и одъехал к Лестку. А поскольку день уже катился к вечеру, и светящееся багрянцем солнце резко вырисовывало на фоне неба защитные валы Любуша и его высокие надвратные башни, Палука прикрыл глаза ладонью и долго глядел на второй берег реки. Там можно было видеть сотни людей, которые сбивали плоты, чтобы войска Лестка могли переправиться к граду. Точно так же и на правом берегу раздавался стук топоров, и валились на землю деревья, из которых воины тоже вязали плоты.
— Нехорошие у меня предчувствия, мой господин, — через какое-то время обратился к Лестку Палука. — На другом берегу реки лежит только лишь град и небольшой клочок земли, принадлежащий любушанам. А рядом с ним лежит край людей, прозываемых сельпулой, еще там живут спревяне и слёдоране. Только самым паршивым кажется мне то, что, как известно, союз волчьих племен избрал себе нового вождя, воинственного Маджака. Известно ли моему господину и брату, что нет силы страшнее, чем народ волков. Нам удалось без боя покорить землю любушан до самой реки. Не лучше ли будет остановиться на этой добыче? Никто, кроме нас, дальше на запад не пошел.
— Я что, должен быть хуже Авданца? — с презрением в голосе пожал плечами Лестек. — Авданец не удовлетворился Землей шлензан, но захватил еще и Вроцлавию.
— Хотел он захватить еще и Каракув. Но отступил от этого намерения, когда разозлившийся князь Сватоплук посадил в том граде сильный отряд богемов. И никто не подумал, будто бы Авданец — трус. Наоборот, его назвали благоразумным человеком.
— А вот нас назовут трусами, — лицо Лестка покрылось кирпичным румянцем гнева. — Град Любуш открывает нам врата, а мы боимся переплыть Вядую только лишь потому, что народ волков вновь избрал Маджака вождем.
— Когда разошлась весть, что мы отправляемся с войсками на запад, от Петронаса прибыл посланец. Он предостерегал нас, чтобы мы не переходили Вядуи, ибо это означает войну с народом волков.
— Петронас служит карлику. Ибо правдой является, что Даго Пестователь превратился в карлика с тех пор, как утратил любимую девку, а потом снова обрел и взял замуж. — Потом Лестек добавил с нарастающим гневом: — Через Петронаса, македонца, отдает он приказы нам, своим сыновьям. Даже меня, законного сына и наследника Даго не пригласил на свою свадьбу, не позволил поклониться ему и попросить совета. Говорят, что он давно уже не управляет нашей державой, а это за него делает Петронас. К счастью, вы избрали меня юдексом, и нам уже не нужны его советы и поучения. Ты думаешь, будто бы мне ничего не ведомо про договор, который Маджак заключил с Пестователем. Он не позволил нам перейти Вядую. А почему, Палука? Потому что нас боится Маджак со своими волками. — А поскольку Палука молчал, Лестек прибавил: — Если боишься Маджака, забирай своих воинов и возвращайся в Жнин, к своим девкам и охотам. Что же касается меня, то я переплыву реку и войду в град Любуш. Это крупнейший град любушан, а староста этого града, Пакослав, пригласил меня к себе. В противном случае, скажут, будто бы мы и не добыли Землю Любушан, раз не встали ногой в Любуше.
— Я пойду с тобой, мой брат и господин, даже и на край света, — покорно склонил голову Палука.
Вот только Лестку показалось, что этот наклон головы не был столь униженным, как обязан был быть перед юдексом. Ведь Лестек ревновал обо всем. Он завидовал не только славе Авданца, но даже красоте собственных братьев. Разве не говорили ему, что Палука, пускай и недалекий умом, отличающийся лишь громадной силой, был, якобы, столь же красивым, как Пестователь в годы своей молодости. Семовит с Авданцем тоже, вроде как, походили на Пестователя. Даже тот македонец, Петронас, обладал фигурой великана и почти белыми волосами. И только лишь ему, Лестку, рожденному Пестователем в законном ложе, сыну Гедании, судьба подарила хилое тело, желтую кожу, половые волосы и крючковатый нос.
Палука произнес вполголоса:
— Мы здесь сейчас одни, брат мой и господин. Но не называй при других Даго Повелителя карликом, ибо он, как ходят слухи, имеет глаза и уши в любом месте. И ничто его не сердит столь сильно, как то, если кто-то назовет карликом.
Но эти слова, вместо того, чтобы успокоить Лестка, пробудили в нем еще больший гнев. В уголках его рта выступила пена, когда начал он кричать на Палуку:
— Не боюсь я Пестователя! Нет у меня пред ним страха! Потому, Палука, повторяю тебе: наш отец сделался карликом, а я — великан. Карликом стал Даго Пестователь, только мало кто это замечает, ибо от его имени управляет Петронас. Но вскоре правда выйдет на свет, и тогда Даго Пестователь будет свергнут с трона, я же на нем усядусь.
Лестек захлебнулся собственными словами, а потом несколько испугался. А ну-ка дойдут его слова до ушей Пестователя? Петронас командовал многочисленной и прекрасно выученной дружиной. Кто пожелает помочь Лестку, если Петронас от имени Пестователя объявит Лестка изменником, оскорбляющим собственного отца?
Так что замолк Лестек, но про себя все время повторял: «я — великан, а мой отец сделался карликом». Ибо, с тех пор как Авданец возложил ему на голову корону юдекса, а потом Лестек еще и поимел подаренную тем же Авданцем южную девку, которая научила его мужским делам в постели, он почувствовал себя великаном. И не нужна уже ему была слепая няня. Не нужно было уже выслушивать чьих-либо советов. В граде на другом берегу его ожидали непрекращающиеся пиры и множество новых женщин. Ибо, бывает с мужчинами так, что когда неожиданно, благодаря какой-то девке, открывают они в себе мужские способности, пробуждается тогда в них желание постоянного подтверждения этих же способностей. Так случилось с Лестком по причине невольницы, подаренной ему Авданцем. Это она обучила его искусству овладения женщинами. А поскольку староста Пакослав, управлявший Любушем, обещал ему бесконечные пиры и новые утехи, Лестек возжелал переплыть реку и очутиться в граде Пакослава, хотя это и было нарушением перемирия между Пестователем и Маджаком.
Никому не повторил Палука тех слов, которые услыхал от Лестка. Но,
