Торн Стюарт - Дары Зингарцев

— Брат мой, я не уеду отсюда никуда, пока не увижу, что ты здоров.

Глава восьмая

Четверо Спящих

Голубь Тридцать Шестой и последний:

«Высокородный принц Римьерос, герцог Лара — своему брату, Кратиосу Третьему, королю Зингары и правителю Каррских островов.

Как ни прискорбно мне сообщить тебе об этом, но моя миссия окончена, и я направляюсь домой.

Это означает еще год скитаний, но ведь известно, что дорога обратно кажется втрое короче дороги туда. Я сделал все, что было в моих силах, я устал, мне надоели лица цвета переспелого лимона. Могу сказать тебе, что твои честолюбивые планы потерпели полный крах. Стоило, впрочем, добраться сюда, чтобы убедиться в этом.

Прежде всего: ми им не нужны. Ты можешь прийти к ним с уверениями в дружбе, с дарами, кои они признают необычайно ценными, ты будешь петь перед ними соловьем — и что же? Они охотно послушают и похвалят, но и палец о палец не ударят, чтобы вызволить тебя из когтей кошки. Кратиос, если я когда-нибудь еще раз скажу при тебе, что зингарцы — самый хитрый и подлый народ в мире, шепни мне тихонько «Кхитай», — ил покраснею, право.

Хитрее и двуличиее народа я не встречал никогда в жизни, даже стигийцы — и те лучше, ибо они — известное, а потому не такое страшное зло. Но эти — будут тебе лгать с медовой улыбкой на устах, они будут тебе улыбаться, даже если придут зарезать в постели. Они лживы, лживы до мозга костей. Ни одному слову их нельзя верить. Если мы попытаемся завязать с ними торговый союз, то и не заметим, как эти радушные и щедрые люди нас вымажут в смоле, затем вываляют в перьях, а потом выставят на посмешище всему миру. Если ты снова найдешь в подвале замка сундук с кхитайскими манускриптами, отдай их королю Аквилонии — а потом можешь с легкой душой смотреть, как он будет корчиться.

Каждый мой шаг, каждое слово использовал кто-то в своих, неведомых мне целях. Император, его маг, князья и царедворцы — все получили с моего недолгого пребывания с твоим посольством в Кхитае свою выгоду. Ми — младенцы рядом с ними, и лучше нам сюда больше не соваться.

Надеюсь, что до встречи дома. Твой брат Йерро».

Римьерос выпустил голубя и долго еще смотрел, как белая тень мечется в небе, таком синем, что было больно глазам. Возможно, он был пристрастен и несправедлив к этой стране, возможно, сейчас в нем говорили обида и гнев, а не трезвый рассудок — но он так не думал. И спроси его кто хоть через тысячу зим, Римьерос повторил бы сегодняшние свои слова, не изменив ни буквы.

Он стоял на самой вершине холма Тай Чанры. За ним вздымались горы, под ногами расстилались джунгли.

Город, уступами поднимающийся на холм, был прекрасен, как сказочный город добрых фей на острове Вечной Молодости. Широкая белая лестница с добродушными львами и нестрашными драконами сбегала вниз от дворца. Вишни отцветали, и мощеные улицы были усеяны нежно-розовыми и белыми лепестками. Впечатление заколдованного сна или сказки усиливалось тем, что город был пуст. То есть совершенно пуст. Ни единого человека не застало войско Римьероса на улицах, ни даже кошки или собаки.

Жители попрятались в катакомбы, что тянулись бесконечным лабиринтом в этих древних горах. Они унесли с собою все до последней нитки, оставив лишь стены да крыши, самой яркой из которых была золотая крыша дворца кайбона.

Первой реакцией Римьероса на это запустение и тишину была бессильная ярость.

Он разослал солдат и рыцарей обшарить каждую щель, но единственное, что они обнаружили, было множество ходов, ветвящихся и путающихся, уходящих в бездонную глубь горы, к самым корням мира. Но даже в состоянии крайней злобы не мог позволить себе герцог Лара распорядиться обыскивать этот лабиринт. И теперь бесновался от глухого бессилия.

— Что вы скажете на это? — кривя белые от ярости губы, спросил он барона, стоявшего рядом с ним. — Как это все понимать?

— Государь…

— Довольно! — закричал Римьерос почти визгливо. — Довольно с меня этого маскарада! Мой братец сильно поплатится за то, что втравил меня в эту историю! Сначала мы идем по дороге, а потом этот мерзавец Моу Па заявляет, что вон та тропа срежет нам путь, и мы, как бараны на бойне, идем вслед за ним! На стоянке он исчезает, а мы остаемся посреди джунглей неизвестно где!..

— Я говорил вам, государь, что нельзя верить ни одному из этих прохвостов, — попытался было вставить хоть слово барон, но принц его не слушал. Казалось, у него вот-вот повалит изо рта пена, как у одержимого.

— День мы тратим на то, чтобы выбраться на дорогу, и на первой же ночевке у нас бесследно исчезают все караульные! За эти пять дней пути мы потеряли людей больше, чем за все путешествие через материк! На что это, я спрошу, похоже? Да не стойте же вы передо мной столбом, сделайте что-нибудь!

— Что вы хотите, чтобы я сделал? — спросил барон Марко да Ронно уже устало. — Мы только деревянные фишки в чьей-то игре, мой принц. Не лучше ли будет попытаться с достоинством уйти, покуда это еще возможно?

Римьерос вдруг успокоился.

— Это было возможно, когда мы пересекли перевал, — горько сказал он. — Это, быть может, было еще возможно, когда мы отдали императору эти проклятые свитки. Но теперь любой наш уход будет бесславен и жалок. Надо бы распорядиться поджечь город на прощанье, но мне жаль его — здесь и так уже облетели все вишни…

Какие-то новые нотки появились в его голосе, и барон взглянул на принца с удивлением и почти с восхищением — такого он от него не ожидал.

— Велите на всякий случай обыскать еще дворец кайбона, — устало сказал Римьерос. — Хотя, конечно же, мы и там ничего не найдем. Митра отвернулся от нас, друг мой, когда мы затеяли это неправедное дело: воцариться в чужом доме, даже не зная его языка. Мне до сих пор жутко вспоминать тех женщин, сейчас я, кажется, бросился бы перед ними на колени, если бы так вымолил себе прощение. Но все равно они теперь вечно будут являться мне в ночных кошмарах…

Он говорил о трех молодых девушках, которых, забредя по своему обыкновению в глушь от стоянки, встретил у лесного ручья.

Это были невинные, изящные создания, в той поре очарования юности, когда даже уродливая черточка красит женщину, потому что дышит свежестью и простотой.

Римьерос попытался с ними заговорить, но девушки прятались друг за друга, страшась бежать и еще более страшась остаться. На вкус принца, их одеяние больше подошло бы мальчикам, ибо состояло из белоснежных брюк и рубашки самого простого покроя, какой только можно придумать.