Николай Басов - Магия Неведомого

– Хорошо расселся? – раздался голос.

Берит с трудом выдернул себя из храма, оторвался от исследования запора сокровищницы и попытался вернуться в нормальное состояние. Оказалось, к нему подвалили громилы, один уже уселся рядышком на корточки, привалившись к стене дома, зафиксировал левую руку, это был говорливый коротышка. Второй, длинный пастух, просто наступил ему деревянным башмаком в невероятно вонючих обмотках на правую ладонь. Третий стоял перед ним, поигрывая каким-то тесаком, больше смахивающим на мясницкий нож для разделки туш. И поигрывал-то он им не слишком умело, так, просто перекладывал из ладони в ладонь… Дураки они были, как есть дураки. Если уж решили его порезать, то следовало сразу бить, ногой ли, коленом, или всем сразу навалиться, пока он был еще там, в храме Метли. А теперь… все изменилось, он уже был тут, в своем теле. Берит попробовал вернуть глазам способность видеть, к счастью, темнота в подземных коридорах храма этому немало сейчас способствовала.

– Выкладывай-ка, городской, чего там у тебя заимелось, – просипел третий, тролльей закваски, с тесаком. – И не вздумай сказать, что ничего нет, мы голодны…

Договорить он не успел и стоял далеко, чтобы сразу вмешаться в драку. Берит еще раздумывал, очень уж соблазнительно было освободить именно правую руку, чтобы потом… Но обмотки у пастуха были слишком вонючие, поэтому он сделал иначе. Резко наклонился влево, к коротышке, и куснул его за нос – за самую выдающуюся часть морды. Кровь брызнула на язык и на губы как соленая и неприятная на вкус гадость, но Берит был к этому готов и заранее сказал себе, что это будет ненамного хуже того, что иной раз готовит ему Гонория.

Коротышка с невнятным, но мучительным мычанием отдернулся и покатился по земле, зажимая лицо, пробуя не захлебнуться в собственной крови. А в зубах Берита остался кончик его носа, тоже вонючий, не уступающий обмоткам длинноногого пастуха. Берит выплюнул его и освободившейся левой быстро ударил раскрытой ладонью – чтобы ненароком не промахнуться в темноте – пастуха в колено сбоку. От этого удара в колене что-то затрещало. Попутно он выдернул ладонь, отдавленную деревянным башмаком, но все же не сломанную, и стал почти свободен. Почти… В том смысле, что он-то сидел у стенки, а третий, с тесаком, стоял над ним.

Но этот недотролль промедлил, не ожидал сопротивления, был настроен поглумиться, как многие из деревенских дурней любят, вместо того чтобы действовать, бить и не давать Бериту подняться… И его промедление оказалось довольно долгим… Гиена укатился вбок, за уже орущим во всю глотку толстяком, чтобы оставаться в темноте, в которой вся троица плохо ориентировалась, не разбиралась, что происходит.

В общем, на несколько последующих мгновений катающийся от боли по мостовой толстяк и Берит слились в одну почти неразличимую кучу, и хотя троллевидный ударил своим тесаком, но по тому месту, где Берита уже не было. Плохая, дешевая сталь широкого и длинноватого ножа высекла из стены искры и зазвенела, как показалось Бериту, едва не перекрывая вой укушенного.

Тогда Гиена крутанулся еще раз, почти под ноги главному громиле, и сумел проскочить, даже поднялся на колени, даже ногу одну уже поставил, чтобы встать, вот только… Тот пастух, у которого колено все же хрустнуло, но не сломалось, ударил его ногой, пробуя достать носком своего сабо с обмоткой и не задеть замешкавшегося третьего с ножиком. Он бы сумел, вот только… Опорная его нога вдруг описала какую-то невероятную дугу, длинный пастух вздернулся всем телом в воздух и шлепнулся с таким звуком, словно ком мокрого тряпья кто-то с размаху швырнул на эти камни. Нужно было для дела-то более подходящие башмаки раздобыть, с мстительным удовольствием успел подумать Берит Гиена.

Он сумел защититься от этого удара, силы-то в нем не было, только по рукам досталось. Тогда он все же перекатился еще разок назад и вскочил. Но еще вставая дотянулся до своей навахи.

Когда она с металлическим, сухим, а не звонким щелчком выпустила свое лезвие длинной в половину локтя, изокнутое внутрь, как серп, и острое, третий из нападающих попробовал его опередить, взмахнув все же тесаком после предыдущего, крайне неудачного удара, с далеким выходом вперед, чтобы достать эту неясную тень, на которую они, к своему несчастью, напали… Берит видел этот удар, он отшатнулся немного, а потом попробовал ударить навахой по уходящей сбоку от него руке противника. Удар тоже не получился, Берит для толкового удара еще неправильно стоял, не успел закрепиться на ногах и сгруппироваться, но все же что-то зацепил. Хотя может быть, всего лишь разрезал плотную куртку этого деревенского…

Теперь расклад стычки получался совсем иной. Берит стоял и был отлично вооружен. Противники же были слабее. Толстый коротышка захлебывался кровью и подвывал от боли, хотя уже по злобе что-то бормотал, обещая отомстить, наверное. Длинноногий тоже поднялся, но стоял так, что его повалил бы и слабенький ветерок, к тому же и сабо его никуда не делись, а на брусчатке они скользили, как по гладкому льду. Третий выставил вперед свой тесак, но в нем резко поубавилось решительности. Если уж он не сумел попасть в сидящего на тротуаре, а потом в едва разогнувшегося Берита, то чего же от него требовать, когда противник стоит в полный рост и готов к бою?

Порезать этих олухов, пожалуй, стоило, к тому же, вероятно, удалось бы и разжиться чем-нибудь, вот только… со стены храма кто-то зычно и привычно-командным голосом закричал вниз:

– Эгей, что там у вас внизу?

Со стены увидеть происходящее стражники храма не могли, но они отлично могли собраться всем составом и выйти из калиточки, прорезанной в воротах, под свет двух факелов, а значит, могли увидеть Берита, запомнить его, и впредь все наблюдения за храмом сделались бы невозможными. Гиена задумался, дело не стоило мести.

К тому же, пока троица неудачников топталась перед ним, а он раздумывал, калитка стала со скрипом отрываться. Тогда Берит повернулся и помчался по знакомым улицам в сторону порта. Там тоже будет небезопасно, но это была знакомая с детства и куда более злая для напавшей на него троицы опасность. Он слышал, как все трое попробовали за ним гнаться, но длинноногий пастух был им теперь обузой, потому что бежать он толком не мог. К тому же Берит знал все подворотни, как свою ладонь, и он ушел от них, будто от стоячих.

И вот когда уже все миновало, когда он перешел с бега на шаг, даже наваху спрятал в малозаметный карман штанов, за пояском сзади, он вдруг все понял… Как-то так сложилось, что эта стычка хотя и глупой была, ненужной, мешающей, как ему прежде казалось, но что-то щелкнуло у него в мозгах, и он сразу же представил себе, как нужно идти по коридорам храма, минуя и стражников, и чрезмерно освещенные факелами места, чтобы проникнуть в подвал, и когда это следует сделать, чтобы не столкнуться с караулами, и даже наметилось что-то по поводу того, как следует вскрыть сокровищницу… Да, все у него мигом стало на место, он даже приостановился.