Мара Полынь - Плачущий король

— Вы победили на этом совете, мой господин, — это спустился Третий. Он подошёл к князю и теперь смотрел на него сверху вниз. — Не забудьте свои обещания, они омыты кровью.

Тут дверь наконец поддалась ударам, и в зал ворвались стражники в разномастных доспехах — у каждого племени были свои представления о том, как должен выглядеть настоящий воин. Стражи развернулись, встречая их, но обнажать мечи не пришлось: ни один из вождей не потрудился взять с собой наследников, которые могли бы повести за собой, да и солдаты князя уже поджимали сзади.

— Я объявляю решение совета, — провозгласил Замизари, вставая. — Земли Равнин отныне объединены. Да будет так.

Римини и Римади отправились в обратный путь глубокой ночью. Новости о произошедшем в форте ещё не успели разлететься, но всё равно нельзя было быть уверенным, что никто из родственников не бросится в погоню, пока следы подлых убийц ещё не успели остыть. Слишком многие их видели, и это было плохо. Отъехав на достаточное расстояние, они свернули с дороги, переоделись, сменили личины и, не разводя костра, устроились спать. Ночью путешествовать было опасно: да, больше они не выглядели как злейшие враги местных князей, но в темноте ведь не разобрать, кто есть кто. Сначала убьют, а детали выяснить будут потом. Первым дежурил Четвёртый. Третий закутался поудобнее в спальник и, буркнув что-то неразборчиво, затих.

Страж слушал дыхание леса и в просвет между ветвями смотрел на небо. Ночь выдалась удивительно ясная, можно было различить каждую звёздочку. По дороге время от времени проносились всадники, окружённые сиянием факелов и собачьим лаем. Страж не волновался, что их найдут: уж что-что, а прятаться и заметать следы они умели на славу. Над головой пронеслась беззвучная тень, дрогнули ветви: сова летела на охоту. Слишком ужасно было совершённое ими сегодня. Каждый щелчок тетивы там, в зале встреч, был словно ударом по замкам и засовам, которыми он запер своё прошлое. Медленно приходили непрошеные воспоминания. Вересковые холмы, ветер, гонящий волну по траве. Скалы. Неторопливо несущая свои воды река. Перезвон колокольчиков. Слышен хохот плещущихся возле берега детей. Вдали стоят огромные старые дубы — древа его рода. В ветвях трепещут сотни разноцветных лент.

Страж моргнул, прогоняя наваждение. Прочь. Прочь. Посмотрел на звёзды. Почти полночи прошло. Неужели он заснул? Четвёртый тронул напарника за плечо. Тот сразу же проснулся, но ничто не выдало его, ни дыхание, ни тело.

— До рассвета три часа. Я спать.

Третий сел и тоже прислушался к спящему лесу. Потом кивнул. Настала очередь Четвёртого кутаться в спальник. И благословенная тьма опустилась, стирая мысли и чувства.

Страж проснулся оттого, что что-то упало рядом. Ещё толком не сообразив, что происходит, он уже оказался на ногах, сжимая в руке меч. Рядом никого, кроме Третьего, не было. Тот демонстративно отодвинулся немного дальше. Четвёртый посмотрел себе под ноги. Дохлая мышь. Похоже, сова, которую он видел ночью, обронила. Он медленно выдохнул и спрятал меч обратно в ножны. Сел. Достал из седельной сумки кусок хлеба и флягу с водой.

— Доброе утро, — он посмотрел на напарника. — Как дорога? Оживлённое движение?

— Под утро почти все устали, — отозвался Третий. — Думаю, когда поменяем лошадей, можно будет уже ехать открыто. Я чую дым, думаю, постоялый двор недалеко. Может, удастся присоединиться к какому-нибудь обозу.

Позавтракав и отпустив лошадей, они двинулись вперёд. До постоялого двора по зарослям пришлось продираться больше часа. Вместо древа перед ними оказалась довольно большая каменная постройка привычного для этих мест вида. Необычен был разве что огромный загон, похожий на волнующееся белое озеро. Озеро блеяло, звенело колокольчиками и время от времени разражалось лаем. Может, именно из-за этого Стражу пригрезились родные края?

— Скажи, — он в задумчивости повернулся к Третьему. — Ты когда-нибудь пас овец?

— Овец? — Третий недоверчиво смотрел на отару.

— Скорее всего, им пригодились бы лишние руки, а чабаны — мне кажется, лучше прикрытия не придумать. Это даже лучше, чем обоз.

Третий медленно склонил голову, размышляя. В целом это можно было считать согласием.

Путь домой прошёл без приключений. Воины погибших князей всё ещё пытались найти убийц, но с каждым днём поисковых отрядов встречалось всё меньше и меньше, а к моменту, когда отара повернула на юг, а стражи продолжили свой путь к Роще, они и вовсе исчезли. «Не дорожили они своими князьями, раз так быстро сдались», — горько подумал Страж. И вот вокруг уже высились древа ставшего родным леса. Был поздний вечер, и они решили заночевать где-нибудь по дороге — до Гнезда было ещё не меньше шести часов пути.

В общем зале таверны, по традиции располагавшемся у самых корней, было шумно: давали представление странствующие музыканты, множество народу собралось посмотреть. С трудом выбив два места под самой стенкой, откуда невозможно было увидеть сцену, стражи сели ужинать. Несмотря на поздний час, между столами носилась детвора, и количество домохозяек среди посетителей вызывало удивление.

— Что, кто-то знаменитый? — поинтересовался Четвёртый у соседа справа.

— А то, — кивнул сосед. — Бабам нравится. Жена плешь проела, так хотела пойти.

Четвёртый согласно хмыкнул. На его вкус, менестрели пели, конечно, неплохо, но не то чтобы великолепно. Вино лилось рекой, и оба стража уже порядком захмелели — непозволительное поведение во время стражи, но сейчас они единодушно решили, что можно расслабиться и немного отдохнуть, — когда до слуха Четвёртого донёсся обрывок разговора за соседним столом. Точнее, одно слово: «ведьма».

Благодушное настроение как рукой сняло. Страж подобрался, но ничего больше расслышать не удалось. Может, они просто обсуждали своих женщин. Да, скорее всего, так и было: кому из ремесленников и крестьян есть дело до Ведьмы? Но настроение было безвозвратно испорчено. Посидев ещё немного, Четвёртый сослался на усталость и ушёл спать.

Девушка с серебряными волосами стояла на краю обрыва. Внизу бушевало море, ревело, разбиваясь о скалы. Ветер развевал платье, и ему почему-то казалось, что ещё чуть-чуть, и она взлетит в небо, как чайка.

— Лахли, — позвал он, и девушка обернулась. — Я так соскучился.

— Я тоже, — Лахли улыбнулась, но тут же погрустнела. — Ты изменился, — её голос звучал подобно колокольчикам, но когда она говорила, ему казалось, что сотня тигров терзает его душу.

— Разве это плохо?

— Да, — она кивнула. — Твоя душа горит чёрным пламенем, и в ней не осталось места любви и состраданию.