Марина Дяченко - Авантюрист

– Режь его! Режь! Режь!!

И ругань, такая, что покраснеет и березовый веник.

Удивительно. Странно, как я успел среагировать, но все же успел; нож, отбитый на лету, ушел в сторону и, судя по звуку, глубоко врезался в дерево.

Прижавшись к надстройке, я потерял подвижность. Я растерял и значительную часть сил, но не торчать же вот так, готовой мишенью; я отступал вдоль борта, когда топор, рубивший перед тем канат, устремился мне наперерез.

Он был широк и тяжел, этот топор, его полукруглое лезвие казалось растянутым в улыбке щербатым ртом; меткая рука, не привыкшая промахиваться, крутанула топором в воздухе и пустила в полет, и, грузно проворачиваясь, топор устремился мне в лицо.

Несколько мгновений мне казалось, что мы обязательно встретимся. Что щербатая стальная улыбка найдет меня, даже если для этого топору придется трижды изменить траекторию… Даже если я прыгну за борт… Даже если я…

Удар!

Топор вломился, но не в мой череп, а в борт, ниже уровня воды. Новым свидетелем схватки стал тугой фонтанчик, бьющей в пробоину.

– Прокля-атье!.. – заревели сразу несколько глоток.

Я еще не успел выпрямиться, воздух над моей головой все еще помнил свист пролетающего топора, а на меня уже валилась тяжелая дубина, целящая по ногам; я тяжело подпрыгнул, и в этот момент мое плечо поймало маленькую трезубую «кошку».

И все эти тяжелые, жаждущие крови туши кинулись одновременно, потому что опостылевший противник наконец-то потерял равновесие.

– Ретано!!

Чей это голос?!

Вода растекалась по палубе.

Кто-то напоролся на сталь – прочих это не остановит. Смрад от немытых тел навалился на меня, перебивая запах воды, перебивая запах дыма и крови; тренированное тело все еще вертелось, клинки все еще отражали удары, но пройдет секунда – и я увижу эту палубу перед собственным носом, и в растекающуюся по ней воду добавится моя собственная кровь…

– Именем города!

Те, кто добивал меня, на мгновение пришли в замешательство. Я рванулся; на залитой кровью сцене появилось новое действующее лицо, и как раз в тот момент, когда мне грозил немедленный финал.

Живая могила над моей головой рассыпалась. Я смог подняться на одно колено – и кинжал, и шпага до сих пор были при мне. А значит, и рук у меня по-прежнему две, хоть я не ручаюсь, что в этой свалке мне не оттяпали пятку или ухо…

В драку с решенным уже исходом вклинился некто или, вернее, нечто, бестия с веслом наперевес, и тяжелая лопасть вращалась, как мельничное колесо, все быстрее и быстрее, и кое-кто из головорезов уже попался на ее дороге, кто-то на четвереньках отполз в сторону, а кто-то остался лежать на мокрой, разукрашенной палубе.

– Именем города, вы арестованы!

Из темного угла глянул стеклянный, бессмысленный, висящий на веревочке глаз. Только спустя мгновение я понял, что это всего лишь стекляшка на шее предводителя; в ту же секунду из темноты вырвалось, поймав на грань отблеск фонаря, предназначенное пришельцу стальное жало.

Глухой удар.

Я увидел трехгранный тяжелый кинжал, торчащий из расщепленного весла. А за костяной рукояткой, за вскинутым темным древком – знакомое лицо, все еще красивое лицо, белое лицо Эгерта Солля.

– Ща посмотрим, – сообщил из темного угла невнятный, будто набитый волосами рот.

Мне мучительно трудно было удержаться на ногах. Танталь билась в объятиях озверелого головореза, тот самого, который недавно получил по лицу башмаком. Это зрелище не прибавило мне сил, но хотя бы подстрекнуло к действию.

Я страшно долго поднимал кинжал.

Комедиантки, даже бывшие, умеют сражаться за свою жизнь. Танталь успела вырвать шпильку из волос. Эге, да громиле придется одолжить стеклянный глаз у своего капитана…

Молодчику повезло. Танталь промахнулась, проткнула нападавшему щеку; молодчик взвыл, Танталь ухитрилась вырваться, преследователь настиг ее, прижал к борту…

Мои руки не столь длинны, чтобы тянуться через всю палубу. Лети…

Молодчик захрипел, схватившись за плечо; мой славный кинжал торчал теперь из прорехи в его полотняной куртке. Танталь выскользнула из ослабевших рук и канула в темноту.

– Ни с места! Городская стража!

Топот множества ног по старенькой пристани. Блеск касок, кое-где посверкивают кирасы. Здрасьте, очень вовремя…

На палубу лег длинный луч света. Это Танталь распахнула дверцу, ведущую внутрь надстройки…

Вокруг меня что-то происходило. Кого-то хватали, кто-то сам прыгал за борт; как приятно, когда о тебе все разом забывают…

Волоча ноги, я проковылял к приоткрытой двери и через плечо Танталь заглянул внутрь.

Сено. Старое, свалявшееся, потерявшее запах и цвет, подтопленное прибывающей водой. Гамаки под потолком. В одном из гамаков сладко спит девчонка – лет семнадцати, беленькая, без юбки, в рубахе до колен, с тонкими расцарапанными ногами.

Я перевел взгляд.

В углу, на тряпках, хихикает еще одна. Постарше, в шелковом платьице профессиональной шлюхи, со знаком профессии, вытатуированном между большим и указательным пальцами левой руки.

Я видел, как содрогнулась Танталь.

У самой стены лежала, запрокинув голову на мокром сене, наследница Соллей Алана. Вероятно, эта синева на ее лице ее заставила Танталь кинуться, спотыкаясь, схватить руку в поисках пульса, склониться над неподвижным страдальческим лицом…

А что до меня – я и от дверей видел, что девочка Алана попросту мертвецки пьяна.

Нынешний начальник стражи трепетал перед Эгертом Соллем. Нынешний начальник когда-то имел честь служить под его руководством и не с чужих слов знал, почему городская молва величает господина Солля не иначе как героем. Нынешний начальник стражи строго-настрого запретил писцу даже упоминать в протоколах имя юной Аланы.

Половину прибывших на лодке чужаков препроводили в городскую тюрьму, другую половину – в тюремный же госпиталь; господин Ретанаар Рекотарс, придерживая окровавленный бинт на плече, дал показания о том, что был привлечен к пристани криком о помощи, каковой крик издавался голосом юной девушки; на лодке чужаков найдены были люди и предметы, неопровержимо уличавшие в тяжком преступлении – торговле людьми, а именно женщинами, а именно в портовых борделях. Полковник Эгерт Солль, не дрогнув лицом, подписал протокол как свидетель; госпожа Танталь, потирая пострадавшую шею, дала показания тоже, после чего начальник стражи с поклоном поблагодарил господ за оказанную помощь и разрешил идти на все четыре стороны.

Некоторое время все трое стояли на темной улице. До рассвета оставался час, от силы полтора, но затянутое тучами небо не давало надежды увидеть солнце. Скорее будет дождь.