Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – рауграф

Я помрачнел, спросил на всякий случай:

– Собирается поднять мятеж?

– Думаю, – ответил он осторожно, – по всему королевству это не получится, хотя и попытается. Однако его земли очень уж удобно расположены. Там одна-единственная дорога, а везде то бурные руки, то горы, то пропасти…

– Понятно, – прервал я. – Попробует отложиться.

Он наклонил голову:

– Да, вероятность высока. Прецеденты есть.

– Брабант и Ундерленды?

– Да, ваша светлость.

Я промолчал, чтó думаю о независимости этих регионов, такое непопулярное для лордов, никто не должен знать, посмотрел на своего канцлера очень внимательно.

– Ты знаешь характеры местных лордов, Куно. Нельзя ли его вызвать в Геннегау для разговора?

– Смотря о чем, ваша светлость.

– То есть может и не подчиниться?

– Если решит, что его планы раскрыты… кто бы полез в пасть льву?

Я скривился:

– Ну что за жизнь? Только-только начали строительство Царства Небесного в отдельно взятом королевстве… Уже и котлован под фундамент начали копать, а придется пустить под братскую могилу! Все же попробуй. Приложи все свои умения.

Куно поклонился, бросил взгляд на барона, тот вышел на балкон и, опершись о перила, с увлечением смотрел на часто дефилирующих внизу женщин. При здешней моде на глубокие декольте точка обзора у него восхитительная. Думаю, женщины потому и прогуливаются здесь так упорно и настойчиво.

За дверью прогремел топот, словно в приемной не бесшумные паркетные шаркуны, а пьяные арбалетчики. Дверь распахнулась, сэр Жерар сунул голову в проем.

– Едут!.. – прокричал он непривычно для него восторженно. – Из Ватикана едут!..

– Где они? – спросил я.

– Прошли через городские врата, – сообщил он торопливо. – Раздают благословения, народу сбежалось тьма, весь город там на коленях, потому продвигаются медленно.

Альбрехт посмотрел на меня с вопросом в серых строгих глазах:

– Собираетесь встречать?

– А вы?

– Я такой возможности не пропущу.

– Еще бы, – ответил я. – Хотя я с большей охотой посмотрел бы на мужика с медведем.

– Вам не мешает проявить учтивость, – напомнил он. – Все-таки гости такого высокого ранга!

– Может быть, – предположил я, – стоит принять их здесь, во дворце?

– Вы еще не король, – напомнил он едко.

Глава 13

Не люблю поклоны, когда низко склоняют головы, мол, можешь рубить, все в твоей власти, гораздо приятнее, когда женщины кокетливо приседают, давая возможность заглянуть в низкий вырез платья, а мужчины преклоняют колено, но опять же никто не склоняется, даже напротив – голова слегка откидывается назад, чтобы смотреть сюзерену прямо в глаза.

Суть такого поклона в том, что показывают неравенство, я выше, они ниже, это необходимая преамбула к общению. Звери при встрече дерутся, выясняя отношения и ранг, а потом уже только демонстрируют… ну все знают, как более слабый волк подставляет горло более сильному, признавая его вожаком, то же самое и с этими преклонениями колена, хотя мы еще те звери, но не драться же с каждым, это всей стае невыгодно, а так вот сразу все понятно, иерархия налицо, зрима и понятна.

Я прошел через зал, отвечая на поклоны когда милостивым наклоном головы, когда улыбкой, а когда и просто движением бровей, чаще вообще никак не реагировал, за мной бесшумно двигаются телохранители.

Так вышел из дворца, а с крыльца узрел, как со стороны площади в нашу сторону двигается огромная толпа простонародья. Решетчатые ворота отсекли шумный сброд, с той стороны в королевский сад вошли два священника в темно-красных сутанах. Между ними суетливо семенит мелкими копытцами коричневый мул, священники держат его под уздцы с таким почтением, словно это животное только что снизошло с небес.

На муле восседает, как грузная копна, человек в пурпурной тоге. Судя по цвету одежды и красной шапочке на голове, что едва прикрывает макушку, этот человек… кардинал!

Сердце мое невольно застучало чаще. Такого ранга посланца я меньше всего ожидал увидеть. Кардинал в трех-четырех одеждах, как луковица, поверх наброшен роскошный тяжелый плащ цвета солнца, с богатыми узорами от ворота и до края полы. Именно он и придает ощущение грузности, а так седок, если смотреть внимательнее, достаточно худ и тщедушен.

На груди слегка двигается из стороны в сторону тяжелый золотой крест. У священника, что идет рядом, крест болтается на уровне живота. У всех на головах крохотные красные шапочки, солнце блестит на седых висках, у одного волосы выбиваются крупными седыми локонами. Одежда священников тоже красного цвета, хотя и не такая яркая.

Из дворца продолжают выбегать люди, а со стороны площади ворота снова распахнулись, пропуская отца Дитриха и группу местных священников.

Они поспешили вслед за прибывшими, ко мне подошли барон Альбрехт и сэр Арчибальд, барон проговорил странным голосом:

– Что, вот так и ехали? Из самого Ватикана?

Сэр Арчибальд сказал тихо:

– Наверное… Священникам нельзя на коней. А повозки не везде пройдут.

– То-то и оно, – сказал Альбрехт. – Как сумели добраться до нас с этими золотыми крестами на виду? И без охраны!

Священники и монахи за спиной отца Дитриха крестились, все с просветленными, счастливыми лицами. Я покрутил головой в удивлении, никогда не думал, что их там много. Постоянно прибывая через Тоннель, они тут же незаметно вливались в работу и как бы исчезали из внешнего мира, полного воинственных криков, пышной одежды и громкого смеха.

Отец Дитрих шагнул вперед, священник с мулом в поводу остановился. Кардинал вскинул руку, широкий красный рукав опустился почти до плеча, обнажая худую дряблую руку, больше похожую на высохшую лапу большой птицы, чем на человечью.

– Да будет Христос с вами, – сказал он слегка дребезжащим голосом. – И да будет с вами Его благодать!

Священники на нашей стороне разом опустились на колени и склонили головы. Я остался стоять, не нравится мне вот так в стаде, кардинал метнул в мою сторону недобрый взгляд.

Отец Дитрих протянул руку, помогая сойти с мула. Кардинал тяжело спустился на землю, оба священника передали мула подбежавшим слугам и молитвенно сложили у груди ладони.

Кардинал с отцом Дитрихом обнялись, как братья во Христе, следом обниматься подошел первый из священников, сгорбленный и с белой, как снег, головой. Отец Дитрих и он побыли некоторое время в клинче, затем подошла очередь второго, высокого, с худым заостренным лицом и близко посаженными глазами.