Марина Дяченко - Пещера

Дети, играющие на берегу реки… Цветы на клумбе, бронзовая фигура в струях воды… На низком бортике фонтана совершенно нагая парочка откровенно занимается любовью. Подробное эротическое кино, постепенно переходящее в порно…

Павла смотрела.

Мгновенный кадр – обезображенное тело человека на окровавленной простыне, наверное, после аварии… Павла инстинктивно закрыла глаза и долго не открывала – а в наушниках тем временем нарастала задорная, снабженная колокольчиками плясовая, и, решившись разомкнуть ресницы, она увидела вереницу золотых фигурок на причудливом женском украшении… Вереница танцующих детишек, бегущий весенний ручей… Кораблик…

– Стоп, Павла… Потихонечку выходим.

Объемная картинка померкла. Некоторое время Павла видела только собственные огромные глаза, отражавшиеся на внутренней поверхности собственных массивных очков; потом черное стекло ушло в сторону, и перед Павлой предстал удовлетворенный, улыбающийся Тритан:

– Как?

– Интересно, – пробормотала Павла, несколько оглушенная.

– Интересно, – Тритан кивнул. – Напряжение вы так и не сбросили.

– Сбросила, – сказала Павла не вполне уверено. Тритан отрицательно покачал головой:

– Нет… Впрочем, и не надо. Новость первая: только что звонили… из одной конторы. Они нашли рабочего, ответственного за тот самый открытый люк. Они нашли машину, которая колесом сбила крышку – поздно вечером, вывозя мусор… Возмутительная халатность. Однако спите спокойно, Павла – никто вам не роет ям…

Долгий час снов наяву сказался на ее способности соображать – некоторое время она сидела, тщетно пытаясь понять, принесла ли весть облегчение.

– Так, – Тритан прищурился. – Новость вторая: вы боитесь Пещеры. До сих пор.

– Ничего удивительного, – пробормотала Павла, отводя глаза.

Тритан уселся напротив – неторопливый, расслабленный, похожий скорее на беспечного дачника, нежели на ученого за важной работой; Павла судорожно вздохнула.

– Павла… Ку-ку, я здесь, я вас совершенно внимательно слушаю… Итак?..

– ОН хочет встречи, – Павла перевела дыхание. – А я не хочу… Мне неприятно.

Ее собеседник молчал долгую минуту; потом губы его чуть заметно дрогнули:

– Знаете что, Павла… Познакомьте нас.

На лицо Тритана падал голубоватый свет включенного экрана. Павла видела довольные зеленые глаза и ровные, обнаженные в улыбке белые зубы; красного графика, пульсирующего на экране, Павла видеть не могла. Пульсирующего, танцующего, в точности повторяющего движения своего черного, как гадюка, графика-собрата.

Вечером театр удостоился посещения важной особы – Второго государственного советника, светского льва и покровителя искусств, для которого каждый вечер бронировалась в театре особая ложа. Как правило, на эти места – незанятые – уже во втором действии пробирались чьи-то друзья и родственники, а то и просто бойкие студенты с галерки; сегодня ложа не пустовала. Кович, которому заранее доложили о важном визите, имел возможность рассмотреть в бархатной темноте ложи блестящий желтоватый череп – Второй не был стар, но голову имел лысую и нисколько этим не тяготился.

Раман не стал приветствовать гостя лично. Сегодня шли «Затонувшие», спектакль сильный, но трудный и неровный – в прошлый раз, три недели назад, Ковичу пришлось подвергнуть главных его участников серьезной выволочке. Сегодня он рассчитывал увидеть исправление ошибок, и потому актеры нервничали; даже если весь Государственный Совет в полном составе явится и займет собой партер – даже и это не напугает их больше, чем темная фигура главрежа, засевшего в своей ложе, будто зверь в засаде…

Неприятная мысль заставила его поморщиться. Зверь в засаде; сааг. Интересно, а Второй в Пещере – кто? Пользуются ли государственные люди преимуществами? Вряд ли – не далее как восемь лет назад сам престарелый Администратор умер ночью, в постели, «сон его был глубок и смерть пришла естественно»…

Интересно, подумал Раман, облокачиваясь на бортик своей ложи. Интересно, а тот человек, некто, вставший с кровати в утро смерти Администратора – задумался ли он, пещерный хищник, о том, что именно его зубы оборвали администраторскую жизнь?!

Раман сплел пальцы. Конец жизни, старый сааг, старый, не черный уже – седой… Хищник, превратившийся в жертву. Вечное чередование ролей – природа справедлива…

Медленно померк свет в зале. Потихоньку нарастала музыка – «Затонувшие» начались, и с первой же реплики Раман понял, что все идет наперекосяк.

На сцене мямлили. На сцене никак не могли нащупать сцепку, и оттого загоняли и загоняли темп; Дана Берус, героиня средних лет, которую Раман год назад вытащил из маленького захудалого театрика, затягивала спектакль в русло провинциальной мелодрамы. Клора Кобец, ее партнерша, слишком старательно выполняла последние инструкции Рамана – и оттого походила на сороконожку, путающуюся в собственных башмаках. Актеры массовки ходили мертво, как манекены; Кович скрипнул зубами, вытащил из кармана свернутый в трубочку блокнот и наощупь, в темноте, стал записывать замечания.

Под конец первого действия Дана Берус превзошла сама себя – в порыве самодеятельной страсти ей случилось грубо врезаться в декорацию. В зале кто-то зааплодировал – совершенно искренне считая, что «громче» и «темпераментнее» означает «лучше»; Кович поднялся и, не дожидаясь света в зале, прошествовал за кулисы.

Дана Берус помещалась в самой большой гримерке – «общежитии» на шестерых; правда, сегодня здесь обретались всего двое, сама Дана да молоденькая девчонка, взятая в массовку с испытательным сроком. Раман вошел без стука – девчонка, голая по пояс, отшатнулась и спряталась за ширму. Еще бы завизжала, неприязненно подумал Раман.

Он думал, что Дана Берус будет в восторге от собственной игры; собственно, за один этот восторг он без раздумий выгнал бы ее обратно в ее захудалый театрик. Оказывается, он слишком плохо он ней думал – потому что Дана Берус была в испуге.

– Не идет, – сказала она виновато, и уголок ее глаза чуть дернулся. – Сегодня… плохая атмосфера, такой трудный зритель…

Перед собой – будто защищаясь – она держала тетрадку с собственной ролью. Распечатку, густо испещренную мелким неразборчивым почерком – задачи и действия, его, Рамана, замечания…

Он протянул руку – она отшатнулась. Он взял роль, выдернул из ее пальцев, бросил на стол, в груду косметики, вазелиновых баночек, напудренных ваток и бумажных салфеток:

– Забудьте, пожалуйста, обо всем, что я вам говорил. Не повторяйте, пожалуйста, этой ерунды про плохую атмосферу… Я прошу сделать одну вещь, простую, это сделает и студент первого курса, это и она, – он кивнул на испуганную полуголую девчонку, – сделает… Ровно одна задача: заставьте вашу партнершу заплакать. Что бы вы ни говорили, что бы вы не делали – она должна заплакать, я хочу, чтобы Клора на сцене плакала… Не мыльными слезами!! – он вдруг повысил голос, рявкнул так, что зазвенели стекла. – Не рвите страстей, просто представьте себе… – он сделал паузу, будто раздумывая. Представьте, что вы в Пещере, что вы хищник. Клора – жертва. Вам разве не знакомо состояние, когда с жертвой хочется играть?!