Обычный дом - Андрей Бузлаев
– Да я-то не переживаю. А вот тебе стоит! Дочурке своей деятельной позвони да всё то же самое расскажи! Она уж и на Бореньку, и на врачей «скорой» кидается — сорок тысяч с них требует.
– Ой, и на Бореньку?! Страсти-то какие! О-ой, твоя правда, Лиз, сейчас же позвоню этой дурёхе и мозги вправлю! Велю сегодня же пойти и перед Боренькой нашим извиниться! Всё, целуюу. Пока, милая, пока!
Звонок прервался, вынудив Елизавету Павловну удивлённо уставится на замолчавший аппарат. Тем не менее, она не удовлетворилась и всё равно несколько раз нажала на кнопку сброса, прежде чем убрать телефон обратно в карман.
– Ну видите, Боренька, как всё легко решается и выясняется? И я же вам уже говорила: не смейте брать на себя чужой вины! Вижу, вы весь в этом, да?
– Что поделать, человек проявляет себя в мелочах так же, как и во всём прочем.
– Это вы верно подметили, молодой человек, – усмехнулась бабуля.
Глава 25 - История дома
Пока я задумался над всем этим, Елизавета Павловна не упустила момента и задала донельзя меткий вопрос:
– Так что же, это единственная цель вашего приезда в эти дали?
– Отчего же, нет. У меня есть и менее насущные, но более важные для меня лично вопросы и дела. И первостепенным я… Я хотел бы спросить у вас, Елизавета Павловна, не известно ли вам что-нибудь о судьбе моей квартиры. Мы с Антониной Сергеевной как раз обсуждали этот вопрос когда ей стало нехорошо.
– А она успела вам поведать про бедного Володеньку и Сашу?
– Только в общих чертах… да и имена эти я лишь краем уха слышал. Она лепетала их в бреду, вроде бы: «Володенька не виноват, Сашенька спас…», что-то такое. А имеет ли отношение всё это к прочей истории я, признаться, не понял.
– Если вы говорите о истории, то, надо полагать, имеет. Володенька это… так звали мальчика, что жил тогда с семьёй в вашей квартире. Это было всего через несколько лет после постройки дома. Через пять, быть может, но не более.
– Вы о пожаре?
– Да-да, чудовищный был пожар! Володенька как раз и стал его причиной, как сам потом и признался. И с тех самых пор квартира и стала считаться, ну… – бабуля замялась, подбирая нужное слово. Подобрала при этом худшее из возможных, хоть и явно ссылаясь на классика. – …«нехорошей». Девятка, будь она неладна.
– Девятка? – я искренне не понял, о чём вещает бабуля.
– Ну, нумерология, знаете? Наука такая. Так вот, по этой науке необходимо если число большое, то сложить его. И коль квартира сто двадцать шестая, то один плюс два плюс шесть — в сумме даёт девятку, понимаете?
Я не понимал, но уверенно кивнул. Прям вот со всей уверенностью, на какую только был способен! К счастью, бабулю это устроило:
– Вот, именно потому она и «нехорошая» считается!
– И в чём это выражалось, позвольте полюбопытствовать?
– Ой, да во всём! Ну, по порядку давайте? Для начала родители Володеньки. Ох… признаюсь, бесконечно жаль их. Чудесные были люди! Сперва скончалась матушка Володеньки, ему едва исполнилось семнадцать, или даже… точно, пятнадцать ему исполнилось! Всего за месяц «сгорела». Я так и не знаю, от чего, но подозреваю, от рака. Она мне обмолвилась только, что «диагноз нехороший», – бабуля многозначительно склонила голову, словно обозначая тем самым слова той женщины. – Володин отец часто уезжал на заработки на родину — работал горняком на Воркутинской шахте — однако когда всё случилось, он не смог оставить мальчика одного. Устроился работать здесь, механиком. Однако и он спустя ещё пару лет… отправился вслед за супругой. Инфаркт, не то инсульт… довольно скоропостижно. Володенька тяжело всё это переживал. Смерть мамы уже стала для него ударом, он порядком переменился — стал хуже учиться, грубить старшим. А уж после кончины отца и вовсе… Володенька запил, чего уж. Шила в мешке не утаишь, да и дела это давно минувшие. И ведь совсем молодой! Всего восемнадцать годков справил — и новый удар. Так жалко, такая трагедия, Боренька, вы себе не представляете! Мне доводилось с ним беседовать и он признавался: пил он лишь что бы забыть, что бы выкинуть из головы все эти кошмары и отстраниться от гнетущих дум. Но у него не получалось. Он уверял, что от водки только лучше себя слышит, собственные мысли, от чего ему становилось только горче… Понимаете, Боренька, он винил себя во всём произошедшем.
– Вы имеете в виду…
– Да во всём, мальчик мой! Он был уверен, что если бы не его оплошность, или будь он чуточку расторопнее, то пожарный, спасавший его, не погиб бы. Не заболела бы мать, не начались бы проблемы со здоровьем у отца… да и в доме нашем началось после тех событий… всякое.
– Что вы имеете в виду?
– Ой, не подумайте дурного, Боренька, ни в коем случае не подумайте! А то решите, что бабка из ума выжила на старости лет и мелит незнамо что. Нет, Боренька, я лишь говорю, что помню.
Маня с нашего этажа, сумасшедшая наша… она ведь тихая-мирная была до тех событий. А потом как подменили! Сперва она дёрганая стала. Всё ей призраки мерещились, спать не давали. Потом и того пуще: рассказывала нам, будто бы кто звать её ночами стал на разные голоса да жуки в стенах скрежетать принялись. И даже белым днём!
Ну потом уж она язык-то прикусила, когда на неё коситься стали да слушок по дому пошёл, что она на всю голову «тёпленькая». Едва пальцем на улице не тыкали! А потом уж… эх. Совсем плохо бедненькой стало. Вон, Валентина, соседка её, изо дня в день жаловаться начала, что Манька в стены всяким швыряется!
Мишка тоже.. с тридцать второй квартиры, главный алкаш подъезда. Не встречали? Ну как пьянь подзаборную увидите — значит, он. Один раз всё ломился ко мне, ломился, а я не открывала. Он орал, что ду′хи ко мне в квартиру зашли, представляете?! Ой, вздор-то какой! Ломился, а выпивать при том не забывал! Я в «глазок»-то поглядывал и видела: нет-нет, а водочки пригубит, точно язык смачивает. В итоге до того её нализался,
